– Слушайте меня, – сказал Харугот, когда тишина стала полной. – Вы пришли сюда по своему желанию. Откликнулись на призыв по собственной воле, никто вас не заставлял и не подкупал. И у вас еще есть шанс отказаться… Уйти, и не понести за это наказания.

Он помолчал, давая словам поглубже внедриться в скованные страхом и волнением рассудки.

– Вы знаете, что меня ненавидят тысячи. И всех, кто служит мне – тоже. – Новая пауза, во время которой кто-то нервно икнул. – И скажу вам честно – не зря. Порой мы вынуждены творить жестокие и кровавые дела, причинять боль другим и себе, и все это ради могучей и сладкой страсти познавать, ради знания, что дает власть…

Они слушали, точно завороженные.

Харугот знал, что сейчас, когда он упомянет обязанности ученика и расскажет об ответственности за непослушание, кто-нибудь обязательно струсит и уйдет. Тем лучше, останутся только те, кто действительно верят в выбранного наставника, в самого себя и ничего не боятся.

Ну или хотя бы те, кто желают такими стать.

– Я не буду вас обманывать и завлекать сладкими речами, – сказал консул в завершение. – Оставшихся ждет много разного, обязательно боль, кровь, пот и неприязнь окружающих. Поэтому тот, кто сомневается, волен уйти, – он указал на двери тронного зала, и те с гулом распахнулись, точно от порыва ветра.

Новички вздрогнули, кое-кто выпучил глаза.

Несколько человек, понурив головы и стараясь не глядеть по сторонам, выбрались из толпы.

– Идите с миром, – Харугот постарался смягчить голос. – Вам нечего бояться, а вот тем, кто остался…

Он подождал, когда один из учеников закроет дверь, и только потом закончил фразу:

– …можно начинать… На колени!

Окрик прокатился по залу и вернулся из углов хихикающим приглушенным эхом. Консул встал, и на его плечи лег плащ из Тьмы, пронизанный искрами, прошитый нитями алмазного света, такими тонкими, что их было почти не видно. Глаза затопил мрак, лицо побелело, в приоткрытом рту сверкнули острые зубы, словно покрытые засохшей кровью…

Новички дружно повалились на колени, кое-кто даже распростерся ниц.

Ученики тихим скользящим шагом отошли к стенам.

Харугот кивнул и принялся воплощать в себе храм Тьмы, вызывать его из небытия, которое на самом деле есть не просто бытие, а основа всякого другого бытия. Все пришло из Тьмы, родилось из нее, состоит из ее плоти, и в нее же в конечном итоге и возвратится, когда придет срок.

А сейчас сам Храм решит, кто достоин войти в него, а кто – нет.

Раньше, когда еще высились святилища на острове Тенос, Харугот проводил ритуал отбора по-другому. Тогда приходилось идти окольным путем, более сложным и одновременно более простым. Тот способ был изощреннее, но не требовал чудовищных усилий.

В тронном зале потемнело, в углах сгустился сумрак, окна словно пропали вовсе, по крайней мере, исчез падавший из них свет. Потолок ушел на невероятную высоту, и непонятно откуда потянуло ледяным зловонием, точно открылся проход в самые глубины Великой Бездны.

Консул стоял, вскинув руки, его трясло, а «плащ» за спиной колыхался.

Храм воплощался в Золотом замке, храм, что не был посвящен ни одному из богов Алиона. Древний, как само время, полный изощренного страха и виданный мало кем из ныне живущих.

Особенно изнутри.

– Готовы ли вы? – спросил Харугот, и голос его прозвучал как сотня голосов разом, как вой метели, как свист урагана и как плач. Причудливо искаженные слова раскатились по залу, но эха на этот раз не было.

Консул взмахнул руками, и новички заорали. Многие прикрыли лица, другие вжали головы в плечи. Им показалось, что обрушилась крыша, и зашатались готовые обвалиться стены.