|
— Говорят, прежде, до Погибели, купола обители впрямь золотом покрывали, — не обращая внимания на пассажира, продолжал Белорус. — А теперь монахи здешние какую-то красочку соорудили, чтобы блестело. То ли охру желтую с битым стеклом мешают, то ли еще какую дрянь, такое я слыхал. — Не верю, — сказал Туран, — не могли предки золотом крышу выложить. — Предки многое могли, мои предки да ваши, — наставительно произнес Илай, — нам их не понять. Когда старик загудел, будто колокол, Туран оглянулся. Смерил Илая взглядом. Казалось, голос старика наполнил всю кабину «Панча» и заставил дрожать обшивку из доминантской брони, словно бубен. — Вот я и говорю, — подхватил Белорус, — измельчал человек нынче. На кровлю золота точно не хватит, хорошо бы с нами без обмана расплатились. Ты, папаша, слышь, это… когда своему важному человеку будешь расписывать, как мы тебя охраняли, ты не жалей красивых подробностей. Можно и присочинить, будем говорить, немного. И тебе не накладно, и ему интересно послушать будет. Скучно, небось, в Киеве, в Лавре безвылазно торчать, а тут ты ему расскажешь, как мы тебя у опаснейшего злодея отбили, потом еще два раза с бандами сражались, нет, лучше три раза. Три — хорошее число! Да, и еще мутанты дикие на нас нападали, не забудь! — Не забуду, — отозвался Илай таким сердитым тоном, что у Белоруса враз прошла охота болтать и он снова заткнулся, как в начале пути. — Илай, ты уверен, что нам в Храм надо? — спокойно спросил Туран. Старик кивнул. Тим покосился на Турана, приоткрыл рот, будто сказать что-то хотел, но промолчал. Впереди показалась застава. Возле дороги, перегороженной шлагбаумом, стоял одноэтажный дом из красного кирпича. С трех сторон он был обложен мешками с песком, в которых чернели амбразуры. Такие заставы были на всех въездах в Киев, монахи собирали плату с караванщиков и досматривали грузы. Туран пристроился за фермерским самоходом, который полз к городу, доверху груженный корзинами с карликовой кукурузой — над бортами высилась гора бледно-желтых початков. У шлагбаума фермер притормозил, к нему подошел монах со штуцером на плече, сказал что-то, потом поставил ногу на заднее колесо и заглянул в кузов. Поворошив стволом початки, спрыгнул, взял у фермера несколько медяков и махнул часовому у шлагбаума, чтобы пропустил самоход. Туран проехал немного вперед, опустил стекло в дверце и высунул голову. — Наемники мы, везем вести в Киев и работу заодно ищем, — сказал он. — Что в фургоне? — спросил монах, перехватив штуцер. Второй у шлагбаума скинул с плеча карабин. «Панч» они видели впервые, мощная угловатая кабина с толстой радиаторной решеткой, широкие шины с крупным протектором — грозный вид у машины. — Нас трое. Груза нет, — Туран распахнул дверцу. — Глянешь? Монах забрался на подножку, сунул голову в кабину. Скользнув по Белорусу взглядом, долго смотрел на Илая, сидящего в тени. — Большой самоход — три медяка, — заключил он. Туран оглянулся на Белоруса, тот протянул деньги. — Езжайте, — получив монеты, сказал монах. — Держитесь подальше от красных флажков. Махнул часовому и спрыгнул на дорогу. Поднялся шлагбаум. Рыкнув двигателем, «Панч» въехал в Киев. — Что за флажки? — пробурчал под нос Белорус. Туран правил к зеленым холмам, расколотая голова железной великанши виднелась постоянно справа, а слева блестела куполами Лавра. Вскоре начался подъем, дорога изогнулась, взбираясь на холм, и гигантская статуя скрылась из виду. По сторонам потянулись дома, встроенные в бетонные остатки древних стен, прилепившиеся к ним, как улитки к стволу липты. — Куда ехать? — Туран растерялся. |
