В комнатах остались голые стены. Вынесли все сколько-нибудь ценное, даже старую, почерневшую кухонную печку, которую они с дедом топили дровами, все-все, кроме плевательницы на веранде, сиротливо валяющейся на боку: содержимое пролилось на пол, оставив на досках темное пятно.

Марк медленно бродил по пустому дому, переходя из комнаты в комнату; чувство страшной утраты и горя терзало его. Под ногами шуршали листья, занесенные ветром в помещения, а из паутины, развешенной во всех углах и в пустых дверных проемах, множеством сверкающих глазок за ним настороженно наблюдали огромные черно-желтые пауки.

Марк вышел из дома и направился к небольшому семейному кладбищу. На душе у него сразу стало легче, когда он увидел, что новых, свежих могил там не прибавилось. Здесь лежали бабушка Элис, ее старшая дочь и двоюродный брат, которые умерли еще до рождения Марка. Все те же три могилки. Могилы деда здесь не было.

Марк достал из колодца ведро с водой и попил – вода была холодна и вкусна. Потом он поплелся в сад, набрал полную шляпу плодов гуайавы и сорвал зрелый, пожелтевший ананас. На заднем дворе горделиво расхаживал молодой петушок, которому чудом удалось спастись от жадных лап мародеров. Целых полчаса Марк гонялся за ним, пока наконец не сбил камнем с крыши, и тот с отчаянным клекотом, рассыпая перья, упал на землю.

Ощипанный и тщательно вымытый, петушок отправился в котелок над костром, который Марк развел на заднем дворе. Пока он варился, Марку пришла в голову неожиданная мысль.

Он вернулся в спальню деда. В дальнем углу, где когда-то стояла большая медная кровать, опустился на колени и нащупал неплотно прибитую доску. Складным ножом подцепил ее там, где торчал единственный гвоздь, и оторвал.

Сунув руку в образовавшееся отверстие, Марк извлек сначала пачку конвертов, перевязанную сыромятным ремешком. Он быстро перебрал их и убедился, что ни один конверт никто так и не вскрыл. На всех конвертах значился адрес, написанный его резким почерком. Письма были аккуратно сложены в этом тайнике. Но здесь оказались не все письма Марка. Проверив последнее отправление, Марк обнаружил, что штемпель проставлен одиннадцать месяцев назад. Увидев дату, Марк задохнулся, и на глаза его навернулись слезы.

Он отложил пачку в сторону, снова полез в отверстие и достал коробку из-под чая, на крышке которой был изображен портрет бабушки в очках в стальной оправе. Это был своеобразный сундук с сокровищами деда.

Солнце клонилось к закату, и в комнатах быстро темнело. Прихватив коробку и пачку писем, Марк отправился на задний двор. Там он сел на ступеньки кухонного крыльца и открыл коробку из-под чая.

В ней лежал кожаный кошелек, а в нем – сорок золотых соверенов; на одних была голова бородатого прежнего президента Южно-Африканской республики Крюгера, на других – королей Эдуарда и Георга. Марк спрятал кошелек во внутренний карман куртки и в меркнущем вечернем свете стал рассматривать остальные сокровища деда. Пожелтевшие и потертые от времени фотографии бабушки Элис в молодости, свидетельство о браке, вырезки из старых газет с сообщениями и статьями о ходе Англо-бурской войны, дешевые женские украшения, те самые, что и на фотографиях Элис, медаль в подарочном футляре, медаль королевы за Южную Африку с шестью планками, включая планки за Тугелу, Ледисмит и Трансваальские кампании. Здесь лежали табель Марка с отметками, выданный в ледибургской школе, и диплом университетского колледжа Порт-Наталя – эти документы дед ценил больше всего, как и всякий неграмотный, испытывая благоговейный ужас перед учением и написанным словом. Чтобы заплатить за учебу Марка, он продал часть своих призовых быков, а их он ценил очень высоко. Кроме соверенов, все остальное в коробке из-под чая не представляло особой ценности, но для деда эти вещи были дороже всех сокровищ мира.