За полем располагались четыре строгих здания: шлакоблочное общежитие слева, огромная старая и уродливая церковь справа и еще два здоровенных дома между ними, в которых Люс угадала учебные корпуса.

Вот и все. Мир сузился до жалкого зрелища, открывшегося ее глазам.

Арриана незамедлительно свернула с дорожки и потащила Люс через поле на верхнюю скамейку мокрых деревянных трибун.

Сам вид стадиона в Довере буквально кричал о «будущих спортсменах из "Лиги плюща"», так что Люс избегала там задерживаться. Но это пустое поле с проржавевшими, погнутыми воротами навевало совсем другие мысли, суть которых, впрочем, сложно было уловить. Три грифа-индейки кружили в вышине, и унылый ветер качал голые ветви дубов. Люс зарылась подбородком в ворот водолазки.

— Ита-а-ак, — протянула Арриана. — Теперь ты познакомилась с Рэнди.

— Я думала, его зовут Кэм.

— Не о нем речь, — торопливо пояснила Арриана. — Я имела в виду нашего нетрадиционно ориентированного приятеля. — Она резко мотнула головой в сторону кабинета, где они оставили уткнувшуюся в телевизор воспитательницу. — Ты как думаешь — это мужик или баба?

— Баба? — осторожно предположила Люс. — Это что, проверка?

Арриана ухмыльнулась.

— Первая из многих. И ты ее прошла. По крайней мере, я так думаю. Пол большей части преподавательского состава — предмет постоянных общешкольных споров. Не беспокойся, скоро привыкнешь.

Люс решила, что Арриана шутит — и если так, то шутит классно. Все вокруг так отличалось от Довера. В ее прежней школе напомаженные будущие сенаторы в зеленых галстучках грациозно фланировали по коридорам, а в воздухе стоял отчетливый запах денег.

Обычно доверские ребята бросали на Люс косые взгляды, словно предостерегая: «Только не замарай белые стены отпечатками своих пальцев». Она попыталась представить там Арриану: бездельничающую на трибунах, громко отпускающую едким тоном грубые шутки. Попробовала угадать, что могла бы подумать о ней Келли. В Довере не было никого, похожего на нее.

— Ладно, выкладывай, — велела Арриана, плюхнувшись на верхнюю скамейку и жестом предлагая Люс присоединиться. — Что ты такого натворила, чтобы сюда загреметь?

Тон ее был шутливым, но Люс пришлось срочно сесть. Нелепо, но она надеялась, что ей удастся пережить первый день в школе без того, чтобы прошлое подкралось и лишило ее тонкого налета спокойствия. Разумеется, одноклассники захотят узнать о ней.

Кровь стучала в висках. Так бывало всякий раз, когда она пыталась мысленно возвращаться в ту ночь. Она так и не избавилась от чувства вины за случившееся с Тревором, но еще изо всех сил пыталась не завязнуть в тенях, которые остались единственным напоминанием о произошедшем. Нечто темное и неописуемое, о чем она никогда и никому не сможет рассказать.

Ни за что — она как раз начала говорить Тревору о необычном присутствии, которое ощущала той ночью, об извивающихся тенях у них над головами, грозящих омрачить чудесный вечер. Разумеется, было уже слишком поздно. Тревора больше нет, его тело обожжено до неузнаваемости, а Люс... она... виновна?

Никто не знал о темных силуэтах, что иногда являлись ей во мраке. Они всегда приходили к ней. Это длилось уже так долго, что Люс не могла сообразить, когда увидела их впервые. Но точно помнила, когда осознала, что тени приходят не ко всем — или, точнее, не приходят ни к кому, кроме нее.

Когда ей исполнилось семь, семья отдыхала на острове Хилтон-Хед, и родители взяли ее покататься на лодке. Солнце клонилось к закату, когда тени начали клубиться над водой, и она обратилась к отцу.

— А что ты делаешь, когда они приходят, папа? — спросила она. — Почему ты не боишься чудовищ?

Чудовищ не бывает, заверили ее родители, но Люс продолжала настаивать, что поблизости есть нечто темное и зловещее.