Рене Ахдие. Падший
Посвящается всем, кто осмелился ступить в дивный новый мир в поисках чего то большего.
И Виктору, как всегда.
Каждый день на белом свете Где нибудь родятся дети. Кто для радости рожден, Кто на горе осужден. Уильям Блейк. Прорицание Невинного
Comme au jeu le joueur têtu, Comme а la bouteille l’ivrogne, Comme aux vermines la charogne, – Maudite, maudite sois tu! Charles Baudelaire, Le Vampire
И как к игре игрок упорный, Иль горький пьяница к вину, Как черви к падали тлетворной, Я к ней, навек проклятой, льну. Шарль Бодлер Вампир
Пробуждение
Сначала нет ничего. Только тишина. Океан забвения всюду. А затем обрывки воспоминаний становятся отчетливее. Шепот чужих голосов обретает смысл. И вот уже звучит смех той, кого он однажды любил; трещат в огне камина капли смолы; воздух пропитан ароматом сливочного масла, которое неспешно тает на ломте свежего хлеба. А следом из хаоса появляются и видения, становясь четче и ярче с каждым мгновением. Рыдает юная девушка – ее глаза зеленые, точно изумруды, а волосы черные, как разлитые чернила, – она склоняется над ним, сжимает его перепачканную кровью руку и умоляет о чем то, ее голос звучит хрипло. «Кто же я такой?» – задается вопросом он. Его охватывает злое веселье. Он ничто. Никто. Навеки. Запах крови наполняет его ноздри – тот самый аромат, сладкий, дурманящий. Точно благоухающая папайя на фруктовом прилавке в Сан Хуане в детстве, когда сок тек по рукавам его рубашки. Все его нутро заполняет голод. Не тот голод, который он привык испытывать, а всепоглощающая, всеобъемлющая пустота. Ноющая боль стискивает его мертвое сердце, и волна этой кровавой жажды бежит по венам. Голод пронзает его желудок, точно когти хищника, смыкающиеся на своей жертве. Гнев растет в его груди. Появляется нестерпимое желание найти что нибудь и уничтожить. Отобрать чужую жизнь. Чтобы та заполнила пустоту внутри него. Там, где недавно плескался океан забвения, теперь бегут алые реки, и багрянец стекает, точно ливень, к его ногам, обращая его самого в дикое пламя. «Мой город. Моя семья. Моя любовь». «Так кто же я такой?» Из полыхающего огнем гнева появляется имя: «Бастьян. Меня зовут Себастьян Сен Жермен».
Бастьян
Я лежу неподвижно, и мое тело словно парит в невесомости. Его сковала судорога. Я ощущаю себя так, будто меня заперли в темной кладовке, я не могу говорить и задыхаюсь от мысли о своем собственном глупом поступке. Дядя предупреждал меня однажды, когда мне было всего девять лет. С моим самым близким другом, Майклом, мы украли упаковку сигар, свернутых руками пожилой леди из Гаваны, которая работала на углу между улицами Бургунди и Сен Луис. Когда дядя Нико застукал нас курящими в аллее рядом с рестораном «Жак», он отправил Майкла домой, и его голос звучал по кладбищенски тихо. Плохой знак. А потом дядя запер меня в кладовке с упаковкой этих самых сигар и коробком спичек. Он сказал мне, что я не выйду, пока не выкурю все сигары до единой. Это был последний раз, когда я курил. Мне потребовалось несколько недель, чтобы простить дядю Нико. И несколько лет, чтобы преодолеть отвращение к запаху табака. И полжизни, чтобы понять, почему ему так важно было преподать мне этот урок. Я пытаюсь проглотить появившийся на языке призрачный привкус желчи. Не получается. Я знаю, что сделал дядя Никодим. Хотя мои мысли до сих пор затянуты туманом – скрыты за завесой слабости моего умирающего тела, – я знаю, что он превратил меня в одного из них. |
