– Расслабьтесь, граф! – посоветовал Иван Прохорович. – Это же Монтекалида! Здесь если в луже лежит пьяница, еще неизвестно – бродяга это или модный поэт, а то и цельный драматург!

Я кивнул и постарался успокоиться.

Все верно: курортный городок как магнитом притягивал представителей богемы, особенно в летнюю жару, когда оставаться в задымленном Новом Вавилоне уже не было никаких сил. Впрочем, ехали на воды со всей империи и даже из колониальных штатов Нового Света. Альберт Брандт всегда говорил, что здесь – уникальная атмосфера…

Тут я привычно поморщился. Прошло больше года с тех пор, как мы виделись с поэтом последний раз, но всякий раз при воспоминании о нем душу начинала крутить ноющая тоска. У меня было не так много друзей, чтобы безболезненно пережить разрыв с любым из них. Если начистоту, у меня, наверное, и друзей-то больше не было, кроме Альберта.

Емельян Никифорович перекинулся парой слов с кассиром, и тот выдал ему длинный серый плащ. Я надел его и в целом остался доволен: пусть одеяние и оказалось слегка узковато в плечах, а ниже просторно болталось, но зато почтенная публика перестала одаривать меня то презрительно-удивленными, то удивленно-сочувственными взглядами.

– Коротковат, – отметил Соколов. – Вы, Лев Борисович, не граф, а просто король-пугало!

– Бросьте, Иван Прохорович, – одернул его Красин, доставая из кармана пачку папирос. – Отлично смотрится!

Но рукава и в самом деле были слегка коротковаты, запястья торчали из обшлагов, словно палки того самого пугала, с которым меня сравнил Соколов.

– Наймем извозчика? – предложил Емельян Никифорович, закурив.

– Бросьте свои барские замашки, господин рабовладелец, – отказался Соколов. – Идемте до электрической конки. Я знаю неплохой магазин готового платья здесь неподалеку. – И он обратился ко мне: – Или граф предпочтет обратиться к портному?

– Боюсь, костюм починить не получится, а я не могу позволить себе ждать, пока сошьют новый, – вздохнул я, решив до поры до времени не интересоваться обращением «рабовладелец».

Ивана Прохоровича отличала склонность к ассоциативному мышлению, изгибы его логики ставили меня в тупик. Как и он сам: не получалось определить его профессиональную принадлежность или хотя бы социальный статус. Но младшим компаньоном «господина рабовладельца» он не был совершенно точно. Слишком вольно держал себя с товарищем.

– В путь, господа! – позвал нас Соколов и по узенькой улочке зашагал прочь от лодочной пристани.

Навстречу нам спешили нарядные отдыхающие; покрасневший от натуги продавец в матросской шапочке прокатил подпрыгивавший на неровной брусчатке ящик с мороженым; рыскал от одного зеваки к другому разносчик газет. Жизнь в курортном городке била ключом.

Миновав два дома, мы вышли на широкий бульвар, в глаза сразу бросилась театральная тумба с яркой афишей. На фоне местного амфитеатра были изображены Карузо и Шаляпин. Подробности разобрать не успел: в конце улицы раздалось несколько отрывистых звонков, и сразу из-за поворота вывернул кативший по железным рельсам самоходный вагон.

– Не отстаем, господа! – ускорил шаг Соколов.

Красин глубоко затянулся и кинул окурок в урну; я придержал рукой развевающиеся полы плаща и поспешил вслед за спутниками.