| - Пойдем, пойдем отсюда! - будит ее девочка. Та тоже крестится... Ни за что она не думала, что так выйдет... Все лимонад испортил. - Об одном тебя прошу, - говорит, - никому не сказывай, как я ослабла-то... Мы ведь к лимонаду непривыкши. Напрасная просьба! Скромность в подобных случаях обязательно приходит сама собою. Девочке хочется только уехать скорее... Она заходит к хозяевам "только взять узелок". Она "как потерянная", но для объяснения этого состояния слишком много причин, за которыми не рассмотреть настоящей. Другие вещи, составляющие богатство девочки, ей дозволяют оставить: "все тебе сбережем". - Знаю, знаю, - плачет она, - вы мне лучше всех родных. Она со слезами целует руки и уезжает "на свадьбу". А свадьбы, по народному выражению, бывают "с трубами", бывают и "без труб". Одна идет въявь, другая тай. Проходят картины деревенской свадьбы. Вино до одури, срамные намеки, от которых у непривычного человека лицо горит... В городах это все завертывают в бумажки, а здесь так прямо враструс сыпят... "Лови, девки, лови, бабы, лови, малые ребятки"... Во все уши - всем сестрам по серьгам. Чад от вина, от убоины, от масляной каши и жирных драчен; несуразный, дикий хохот, бесстыжие песни, бесстыжие сцены; у девок и у женщин лица красные, как будто сейчас только из бани вышли и опять сейчас туда, опять готовы... Хлещи-плещи, бань и талань, кто хватче! Никто, кроме свах да дружков. Один скажет хорошо, а другая поправит еще лучше. "Народ со смеху киснет". С печи "снимают" старого деда. Это уже человек не от мира сего. Дружка говорит: "Спеши, дедушка, а то не поспеешь. На тебя уже на том свете месячина идет". - Небось, брат, поспею! - шамшит дед и, поднимая стаканчик, возглашает: - Горько! Хохот. - Вот дед уважил! Поцелуи. Им нет конца... "Пригубь на горько... пригубь на сладко". Это занимательно. ...В молодой голове все как туман застилает... Волостной писарь с гитарою исподтишка критикует крестьянскую дикость: он говорит почти таким же образованным языком, как типографский наборщик, этот опасный в сердечном чувстве человек с губеровским настроением. "Я, - говорит, - здесь только для вас и существую, Аграфена Егоровна, а на других бы всех я и смотреть не стал. Одна серость бесстыдства". Он целомудрен и стыдлив. Пьяны все, и отец пьяней многих, - он "хозяин", и в это время он неистовствует, - мать спрятавшись, потому что муж "бьется"... "Ты, - говорит он, - понимай", - а сам ничего не понимает. Надо искать мать. Вернее, она в половне, в солому закопалась... Девочка идет, и писарь за нею. С ним она ничего не боится - "он такой честный господин". В соломе так топко, так темно... Нет, он не честный господин!.. Она теперь знает, "как все мужчины подлы". Произошло "повторение бенефиса"... - Зачем же это, зачем вы с такой низостью! - говорит она вся в слезах, встречая вечерком писаря. Он оправдался, он так ее любит и между тем осужден жить в крестьянской серости. Пусть другие, грубые люди пьют, а Груша и он вдвоем катаются... Луна, ночь... Соловей свищет. Девочку начинает тошнить... Она со своим горем к писарю... Ужасное открытие: он женат!.. "Так зачем же... зачем?" Тот отвечает: "ты такая была"... Она в отчаянии. Мужчины подлы - это так, но надо сознаться отцу, матери или хоть тетке. Тетка, однако, оказывается всех гораздо находчивее: она учит - "проси у него на дорогу и бери паспорт, да ступай в Петербург там в воспитательный дом, а сама к богатым в мамки". Готово! - денег нет, но паспорт есть. Ступай на все четыре стороны. Прощаются, родители благословляют, плачут и дают наставление: "Смотри, веди себя честно, а как из мамок будешь выходить - смотри платье мамошное татарам не продавай, домой пришли - сестрам надо". |
