— Да, что тут рассказывать. Что тут рассказывать! — закричал Томас, вскакивая на ноги. — И о бунте заключенных тоже нечего рассказывать?

— Я его не застала, — солгала она.

— Херня полная!

Бакстер была слегка ошарашена. Она никогда от него не слышала подобных ругательств.

— Ты заявляешься сюда вся в крови…

— Подумаешь, всего-то пара царапин.

— …тебя могли убить разбуянившиеся арестанты, ты рисковала жизнью только для того, чтобы повидать самого опасного человека во всей стране!

— У меня нет времени на препирательства, — ответила она, надевая пальто.

— Ну конечно! — в отчаянии воскликнул Томас, выходя за ней на кухню. — О том, что завтра ты улетаешь в Нью-Йорк, ты тоже не сочла нужным мне сообщить.

Потом немного помолчал и, уже тише, добавил:

— Эмили, я не понимаю, почему ты думаешь, что мне нельзя доверять?

— Давай продолжим этот разговор после моего возвращения, — попросила она, подделываясь под его спокойный тон.

Томас долго на нее смотрел, а когда она натянула сапоги, лишь кивнул, признавая свое поражение.

— Присмотри за Эхо, — сказала Эмили.

Поднялась и вышла в коридор. Томас улыбнулся, увидев, что она надела его смешные шапочку и перчатки. Для него было непостижимо, что эта женщина с помпоном на голове, усиленно пытающаяся сдуть с глаз волосы, заслужила столь удивительную репутацию среди коллег — по крайней мере тех немногих, с которыми она соизволила его познакомить.

Детектив подошла к двери.

— И чем, черт бы их всех побрал, ты можешь помочь в этом деле? — бросил он.

Они оба прекрасно понимали, что это был отнюдь не вопрос мимоходом: это была мольба все ему рассказать перед тем, как она уедет; возможность показать, что с этого момента все будет по-другому; вопрос о возможности совместного будущего, наконец.

Эмили чмокнула его в щеку.

За ее спиной щелкнул дверной замок.

Руша разбудили звуки песни «Эйр Хостесс» в исполнении группы «Бастед», лившиеся из динамика его телефона. Он быстро взял трубку, чтобы не слышать противный рингтон, и хриплым шепотом ответил:

— Руш.

— Руш, это Кертис.

— Все нормально? — встревоженно спросил он.

— Да-да, все хорошо. Я ваших домочадцев не потревожу?

— Нет, — зевнул он, спускаясь по лестнице на кухню, — не волнуйтесь, их и из пушки не разбудишь. Что случилось?

— Просто я забыла, когда за вами утром надо заехать, в семь или в половине седьмого.

— В семь, — бодро ответил Руш и посмотрел на часы.

Стрелки показывали 2 часа 52 минуты ночи.

— Понятно, — невнятно ответила она, — а мне почему-то казалось, что в половине.

Руш подозревал, что для звонка в столь странное для светской болтовни время на самом деле была другая причина. Когда агент ФБР замолчала, Руш уселся как можно удобнее на холодном полу и сказал:

— Кошмарный день. Было здорово вернуться домой и поговорить с близкими о случившемся.

Он умолк, дав повиснуть тишине, чтобы коллега ухватила намек, будь у нее такое желание.

— Э-э-э… честно говоря… я совсем одна… — наконец, призналась агент.

Женщина говорила так тихо, что он с трудом разбирал ее слова.

— Да, ваш дом далековато, — ответил он.

— Дело не в этом… в Штатах у меня тоже никого нет.

Руш ждал продолжения.