— Как ты себя чувствуешь, старина Мельхиор? — спросил он. — Держись, дружище, я уверен, нас скоро спасут.

Вода уже булькала во рту почти задохнувшегося барона.

— Поздно… Благослови тебя Господь, дорогой Гаэтано… Да благословит Господь мое бедное дитя, мою несчастную Адельгейду…

Имя это, слетев с уст выбившегося из последних сил барона, послужило к его спасению. Ибо Сигизмунд, заслышав голос барона, рванулся вперед и успел схватить его за одежду, прежде чем тот окончательно погрузился в волны.

— Держитесь за собаку, синьор, — обратился Сигизмунд к Гримальди, выплюнув изо рта воду и убедившись, что надежно держит свою добычу. — Господь не оставит нас! Все еще может кончиться благополучно!

Синьор Гримальди был еще достаточно силен, чтобы последовать совету Сигизмунда, и порадовался, что его находящийся в полубессознательном состоянии друг оказался непротивящейся ношей на руках юноши.

— Нептуно! Смельчак Неттуно! — впервые донесся до них сквозь шум ветра отчетливый голос Мазо.

Сигизмунд поплыл на голос; что же касается собаки, то она еще раньше, едва только схватила генуэзца за одежду зубами, поплыла к барку с уверенностью, исключающей ошибку в выборе направления.

Однако Сигизмунд явно переоценил свои возможности. При спокойных волнах он мог бы переплыть озеро за несколько часов, однако, борясь с огромными валами, обремененный смертельно тяжелой ношей, юноша быстро терял силы. Он ни за что на свете не желал бы покинуть отца Адельгейды, но плыл все медленней и медленней. Неттуно давно исчез из виду, и отчаявшийся Сигизмунд уже не был уверен, в какой стороне сейчас находится барк. Изнемогая от усталости, он молился о том, чтобы хоть мельком увидеть судно или услышать голос Мазо. Но мольбы его оставались втуне. Только тьма и таинственное мерцание были вокруг него, неумолчный плеск волн и свист ветра. Потоки воздуха, спустившиеся на озеро, вились и крутились так, что слышавшему их воображалось, будто он сейчас увидит ветер воочию. В какой-то мучительный миг, когда жажда спастись любой ценой овладевает даже сильнейшими и благороднейшими, Сигизмунд чуть было не разжал пальцы, чтобы выпустить барона и плыть вперед одному, но образ прекрасной, скромной, искренней девушки, который преследовал его до этого долгими часами, лишая сна, воспрепятствовал инстинктивному порыву. Справившись с несвойственной ему слабостью, юноша удвоил старания. Он поплыл уверенней и значительно быстрей, чем прежде.

— Неттуно! Храбрец Неттуно! — вновь донеслось до него, и Сигизмунд с ужасом понял, что, борясь с бурными волнами, потерял направление и только понапрасну растрачивал усилия. Пока ему казалось, что он плывет в нужную сторону, никакие трудности не могли бы лишить его надежды; но теперь, поняв, что все его действия только увеличивают опасность, юноша решил остановиться. Стараясь держаться на воде и не давая утонуть своему спутнику, он отчаянными криками попытался привлечь к себе внимание Мазо.

— Неттуно! Храбрый Неттуно! — вновь донеслось с ветром.

Возможно, итальянец услышал его или просто вновь подбадривал собаку, которая плыла с синьором Гримальди. Сигизмунд опять издал отчаянный крик, чувствуя, что силы его совершенно иссякли. Он упорно боролся, хотя сознание его уже начинало меркнуть; и тут черная петля описала над ним круг и упала в ту же волну, которая накрыла лицо юноши. Судорожно схватившись за снасть, юный воин почувствовал, как кто-то влечет его вперед. Снасть эту Мазо забрасывал неустанно, как рыболов свою уду, и вскоре Сигизмунд был возле самого борта, не вполне осознав, откуда последовало спасение.