– Простите, мэм, – прервал мысли Шарлотты голос горничной Грейси.

Она служила в доме Питтов уже давно. Некогда тоненькая, как тростиночка, девочка-подросток, теперь Грейси стала умной и знающей себе цену восемнадцатилетней девушкой, доверенным лицом хозяйки и добровольным помощником жены детектива. Из робкой девочки она превратилась в уверенную, полную энергии молодую особу с живым и богатым воображением, ищущим себе достойного применения. На вид Грейси была все так же тонка и субтильна, и одежда по-прежнему казалась несколько великоватой на ней, но щеки ее горели здоровым румянцем, а силами и выносливостью она могла помериться с кем угодно из слуг. Главное же для Грейси состояло в том, что ее жизнь здесь была полна интереса. Остальная прислуга в доме довольствовалась обыденными хлопотами и заботами.

– Что тебе, Грейси? – рассеянно спросила Шарлотта.

– Старьевщик сказал, что он заберет все разбитые облицовочные плитки и старый линолеум в кухне, – деловым тоном доложила девушка, – но поскольку это даст ему всего шиллинг и шесть пенсов, он просит разрешения взять еще мусор с заднего двора.

– Добавь ему еще шиллинг, – распорядилась Шарлотта, все еще занятая своими мыслями, – и пусть заберет все сломанные бра со стен, если ему удастся их снять.

– Хорошо, мэм, – ответила Грейси и упорхнула, чтобы тут же появиться снова. За нею следовала Эмили в облаке шуршащих розовых юбок и пышных рукавов-буфф. Платье, как всегда, было туго затянуто в талии, чуть пополневшей после рождения Эви. Радостно-удивленное лицо младшей сестры обрамляли модные локоны.

– О, Шарлотта, – воскликнула она, оглядываясь вокруг. Казалось, у нее даже перехватило дыхание от удивления.

Та непонимающе смотрела на сестру.

– Это… просто прелесть! – наконец вымолвила Эмили и с веселым смехом опустилась со всеми своими юбками на старую кушетку у окна.

Шарлотта хотела было что-то возразить, но передумала. Гостиная выглядела пустой и заброшенной. Кусками висели ободранные обои, окна были грязными от нескольких слоев пыли, в одном даже треснуло стекло; все бра на стенах поломаны, старая кушетка, покрытая парусиновым чехлом, напоминала привидение. В остальных комнатах было не лучше. Чему было восхищаться? Но Шарлотта благоразумно решила, что лучше всего последовать примеру сестры, и тоже расхохоталась.

– Ничего, все обустроится, – сказала она, наконец отдышавшись.

– Да, сначала надо все хорошенько оштукатурить, затем оклеить обоями, – заметила, оглядываясь, Эмили, – и лишь потом можно думать о лампах, карнизах и прочем.

– Я знаю, – согласилась Шарлотта, вытирая слезы. – Это лишь половина удовольствия. Но я сама выбрала эти развалины и теперь должна сделать из них настоящий очаг для своей семьи.

– Как это похоже на нас, женщин, дорогая, – широко улыбнулась Эмили. – Скольких я знаю людей, пытающихся сделать то же самое, тратя на это всю свою жизнь – не только на очаг, но и на мужей тоже… Дорогая, ты не можешь переехать, если у тебя это не получится. Ты это знаешь. – Она поднялась с кушетки и рассеянно оправила юбки. – Покажи мне остальные комнаты этой, как ты выразилась, развалины. Я постараюсь представить себе, каким станет этот дом.