На следующее утро, сразу же после обхода она вошла в палату Антона. Он не спал и как будто ждал ее. Пока она открывала и закрывала дверь, шла к нему, отодвигала стул, садилась – все это время он не сводил с нее глаз. И потому ей казалось, что она двигается как в замедленной съемке. Но вот все ритуалы были исполнены, и она спокойно посмотрела на Чабисова. Что он ожидал там увидеть? Насмешку? – Ее там не было. Раскаяние? – Немного, да. Но главное, там было море сострадания, волна которого накрыла Антона с головой. И ему захотелось плакать.

– За что? И почему? – тихо спросил он.

– Так было надо, – в тон ему ответила Алессия.

– Надо кому?

– Прежде всего тебе самому! – Алессия попыталась накрыть его запястье своей рукой, но Чабисов отдернул руку, как это делают обиженные на близких дети, что, в общем то, подтверждало правильность поставленного доктором Фонтана диагноза.

– Мне нужно было совершенно другое, – отвернувшись от нее, чтобы скрыть слезы обиды, сказал Антон.

– И ты готов был это взять? – она все таки взяла его руку, которую он после непродолжительного сопротивления доверил таки ей.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты, совершенно довольный собой, не смеющий себя ни в чем упрекнуть, абсолютно уверенный в своей правоте… Ты готов был принять чью то любовь? – она говорила очень тихо, и ему пришлось повернуться к ней лицом, чтобы расслышать ее слова.

– Не чью то, а конкретно твою. И ты это знаешь…

– Не мою и ничью другую, – с нескрываемой грустью обронила она, после чего поднялась и вышла.

Чабисов остался в полном недоумении. Зачем приходила? Зачем так говорила с ним? Зачем душу ему теребила? Сука! Сука!! Сука!!! Он резко поднялся на кровати, задев капельницу, которая с грохотом упала на пол. Этот шум его только больше разозлил. Вскочив на ноги, он стал бить и крушить все, что попадало ему под руку. Через минуту в палату вбежали дежурный врач и пара крепких санитаров, которым удалось уложить Антона в постель. Введенное успокоительное подействовало быстро. Алессии об инциденте доложили сразу. Но она не сочла нужным вмешиваться в работу своих подчиненных. Они знали, что следует делать в случае обострения и усиления агрессивного фона.

На следующий день Алессия вновь зашла к Чабисову. Сев у его кровати, она вновь взяла его руку в свою для проверки пульса:

– Почему буянил? – спросила она как бы невзначай.

– А почему ты ушла? Ты же врач! Психолог. Мать его!!! Так почему же не дослушала меня и ушла?

– Что такое «мать его»? – серьезно спросила Алессия.

– Вот чурка нерусская! – улыбнулся Чабисов. И она это заметила! И это было хорошо. – «Мать его» – это что то типа вашего «порка мадонна».

– Понятно. Значит, ругательство, – она положила его руку на одеяло, и это ему не очень понравилось.

– Ну что ты как прокурор? Ругательство ругательство! Мы вчера не договорили.

– А о чем с тобой можно говорить?

Чабисов чуть не поперхнулся от негодования.

– Как это о чем? Обо мне! О тебе!! О нас, в конце концов!!! Иначе какого хрена я сюда лег и заплатил огромные, даже по меркам Англии, деньги? – Антон был не на шутку взбешен.

– Что такое «хрен»? – спокойным голосом спросила Алессия.