Знаете, как замечательно высказался по этому поводу наш великий поэт Расул Гамзатов? «Дагестан в состав России добровольно никогда не входил. И никогда добровольно из ее состава не выйдет». Да нет, мы действительно хорошо жили. Края у нас, сами видите, суровые, но дороги проложили, электричество и газ провели, школы в каждом селении были образование людям дали, города отстроили. Мой отец, бедный чабан, после войны в чарыках (по-вашему, в лаптях) и папахе, с одной тряпичной сумкой за плечами спустился с гор, пришел в Баку, нашел институт, где его принял ректор, экзамены для него специально устроил, чтобы не отправлять парня обратно в горы, все-таки уже сентябрь был, зачислил его, дал стипендию и общежитие. Нет, и тогда были проблемы, конечно, но не такие, как сейчас. После распада Союза путь в Азербайджан нам был заказан, а после развала России вообще все пошло прахом. Я же учителем работал! Школа у нас своя была. А теперь все закрыто. Вымрет народ. Раньше у него было будущее, а сейчас — нет, — говорил Али с плохо скрываемой горечью.

— Неужели все так безнадежно? Дин что-то говорил о Лезгистане, о вхождении в состав Азербайджана…

— Есть такие разговоры. Но они, скорее, от отчаяния. Дело в том, что много дагестанцев проживает в приграничных районах Азербайджана, где их традиционно называют лезгинами, хотя на самом деле это разные народы. Например, нас, цахурцев, там больше, чем в Дагестане. Но не это главное. Во времена царской империи мы все жили спокойно: летом — в горах, зимой — в Алазанской долине. Даже села назывались одинаково, так как переезжали вслед за отарами, практически, целыми селениями. Переход с одних пастбищ на другие занимал не более трех дней. Природные условия райские, для барашков раздолье, трава сочная, урожаи обильные, промыслы богатые. Потом при Советском Союзе создали Азербайджанскую республику и границу с Дагестаном провели не по линии естественного проживания, а по горному хребту, разделили народ на две части. Но в едином государстве — это было полбеды. Настоящий кошмар начался после развала Союза, когда мне для того, чтобы навестить брата, надо было доехать до Дербента, оттуда до границы, потом через Баку в Мамрух — вместо привычных тридцати километров преодолеть тысячу! Разница, согласитесь, весьма ощутимая. Теперь России не стало, на севере Дагестана идет война, которая неизвестно, чем закончится. Горячие головы на юге предлагают войти в состав Азербайджана, воссоединиться с теми, кто проживает там, и воссоздать, таким образом, Лезгистан, который мог бы на правах автономии войти в Азербайджан.

— Ну, и что в этом плохого? — Труваров задал явно провокационный вопрос, но ему важно было понять, что думают простые люди о том, что произошло и происходит.

— Надо знать тюрков. Они ребята хорошие, умные, цивилизованные, но жуткие националисты. На территории тюркского государства можно быть либо тюрком, либо никем. После Кавказской войны многие бежали в Турцию, иногда целые народы туда уходили, например убыхи, коренные жители северо-западного Кавказа, той же Абхазии, которая тоже сейчас попала в клещи: либо халифат, либо Грузия. Им всем обещали права, сохранение языка и прочее.