— Разрабатывая очередную операцию, — продолжала Лана, — он не только посвящал меня в ее замысел, хотя может, и лукавил при этом, не знаю, но и тщательно обсуждал со мной все детали предстоящего дела. Да, да, именно дела. Потому что то, чем мы занимались, было важно не столько даже для него…

— Сколько для судеб нашей многострадальной Родины, — насмешливо закончил фразу Дин.

— Не ерничай! Именно так. И хорошо, что ты это сказал — я не умею говорить красиво, от высокопарных слов меня просто тошнит. Но дело не в этом. Мы разрабатывали тех представителей тогдашней российской элиты, которые целенаправленно тащили страну в болото, прикрываясь красивыми словами о светлом будущем. А я с детства этих горлопанов терпеть не могла. В общем, со временем Гондалев стал привлекать меня к более серьезным операциям, связанным, скажем так, с устранением особо одиозных персонажей. Видимо, я прошла испытательный срок, и он мне предложил учиться, то есть стать профессионалом, работающим под прикрытием. Я согласилась. К тому времени мне настолько обрыдли все эти сытые рожи, которые я наблюдала каждый вечер, что придание осмысленности моей жизни было настоящей палочкой-выручалочкой.

— То есть моя рожа тоже обрыдла, — с ноткой обиды в голосе даже не спросил, а как бы подытожил ее слова Дин.

— Твоя — нет! Ты никогда не хамил, всегда корректно вел себя с девчонками, был щедрым и добрым, ты вообще был всеобщим любимчиком, — при этих словах Дин невольно расплылся в улыбке.

— Не улыбайся, как чеширский кот! Я, конечно, форменная дура, что тебе об этом говорю, но многие девчонки были в тебя влюблены: такой представительный, богатый, независимый, не склонный к самолюбованию, в общем, настоящий мужчина.

— Я сейчас воспарю.

— Не воспаришь. И не думай, что я тебе позволю и впредь шататься по барам. Хватит, нагулялся! — Раньше она никогда так с ним не разговаривала, но ему это понравилось.

— Итак? — вернул ее Дин в прежнее русло.

— Что — итак? А да, извини. Итак, я закончила курсы, получила звание, стала штатным оперативником, ответственным за реализацию задач повышенной сложности.

— То есть ты занималась проблемами, скажем так, устранения лиц, которые совершили действия, нанесшие урон государству, — подытожил Дин.

— Ты всегда умел точно формулировать.

— Ну, работа у нас, у писателей, такая.

— Ну, вот и все. — Лана смотрела на Дина глазами незаслуженно наказанного ребенка, ждущего, что родители признают его правоту.

— Нет, не все. Когда вы решили подцепить меня?

— Господи, какой же ты дурак! Ты что, действительно решил, что я на тебя вышла, выполняя служебное задание?

— А что, нет?

— Да, конечно же, нет! К тебе в конторе вообще все хорошо относятся. Ты же никогда сволочью не был, своих не сдавал, ребятам, чем мог, помогал, на работу многих устроил. Ну, ты даешь! — Лана не скрывала своего негодования.

— А что я должен, по-твоему, думать? Хочешь сказать, что и тот случай с чеченцами не был подстроен?

— Разумеется, нет! Все произошло так, как произошло. Я бы, конечно, и сама с ними потом справилась. Но то, что сделал ты — это было просто замечательно. Меня никогда раньше ни один мужчина не защищал. У меня даже отца никогда не было! Кстати, я его потом нашла, но, к сожалению, поздно. Сердце у него было больное.

— Почему ты никогда об этом ничего не рассказывала? — уже примирительным тоном спросил Дин.

— Да ты никогда и не спрашивал. А что? Встречались и встречались.