Изменить размер шрифта - +

На месте меня уже ждали Логачев и невысокий, широкий в кости военный командир с двумя шпалами в петлицах и в фуражке с околышком василькового цвета — майор войск НКВД. Судя по всему, каша заваривалась густая.

Я сжато и четко объяснил, куда и как нам лучше выдвигаться. Командир удовлетворенно кивнул:

— Хорошо докладываешь. Добрый боец будешь.

Я гордо расправил плечи.

— Ну пошли, — кивнул майор. — Как буза начнется, вперед батьки в пекло не лезь. Держись позади. Ты человек гражданский и невооруженный. За тебя с нас голову снимут. Доходчиво объяснил?

— Уже доходчивее некуда, — немного обиженно произнес я. Так хотелось в самую гущу боя, а мне — «без сопливых разберемся». Хотя я понимал его правоту.

Это была первая моя чекистско-боевая операция. Эх, знать бы наперед, сколько их, опасных, кровавых, еще будет в моей беспокойной жизни… Но тогда я воспринимал все как чудесное приключение.

Быстро темнело. Выбрав точку наблюдения на пригорочке, я мог видеть, как к хутору осторожно стягиваются сотрудники НКВД.

Местность оцепила цепочка бойцов — их оказалось вполне достаточно для плотного ее перекрытия. Вперед выдвинулась группа захвата под руководством огромного старшины.

Двое бойцов без шума, криков и пыли умело скрутили худосочного человека, прогуливающегося по участку, — как я понял, это был наблюдатель, и атаку он успешно прозевал. Потом наши ввалились в просторный хуторской дом. Что-то там внутри мельтешило, кто-то кричал.

К моему разочарованию, прошло все быстро, обыденно и без героизма. Ну хоть бы кто выстрелил или оказал достойное сопротивление — так не было этого и в помине.

Из хаты стали выводить людей. Руки за спину, все понурые, никто и не думал трепыхаться. Некоторых ласково подгоняли прикладами в спину.

Процессия уныло потянулась в сторону дороги, до которой идти было километра два. Конвоировали их спереди, сзади и сбоку — умело, чтобы никто не ушел, да еще ремни забрали, так что штаны едва не падали. Зрелище было немного комичным, но вместе с тем и жутковатым. Задержанные еще недавно были уверены в своей силе и правоте, плели какие-то козни, были реально опасны. Теперь же, жалкие, беспомощные, думают лишь об одном — как спасти свою шкуру. Какая-то страшная неотвратимость судьбы, тасующей людей, как карты в пасьянсе, виделась во всем этом.

Я следом за уполномоченным НКВД и майором зашел в хуторской дом. Там обстановка была небогатая, да еще все перевернуто: табуретки, лавки.

Меня записали в понятые. Логачев составил протокол. Среди вороха бумаг лежал толстый гроссбух, страницы которого заполнены записями, исполненными карандашами и чернильными перьями.

— Ценная вещь, — взвесив его в руке, отметил уполномоченный. — Смотри, что тут у них.

В гроссбухе были заполнены три раздела с фамилиями и пометками. «Члены организации». «Сочувствующие». «Враги». Кстати, в первых строках «врагов» числилась вся наша семья.

Еще при обыске изъяли всякую националистическую литературу, пачку листовок.

— И чего это за сборище было? — поинтересовался я.

— Националисты, — пояснил Логачев. — ОУН. Такая бандитская организация, опутавшая всю Западную Украину и Польшу. Вот и в твоем селе они ячейку подпольную пытались организовать.

— Вот так комедия, — протянул я, хотя, в принципе, ничего нового для меня не было. Я и так знал, что националисты кучкуются друг с другом. Просто они теперь обозвались организацией.

— Осталось дело за малым — установить личность каждого задержанного, — сказал уполномоченный.

— А чего их устанавливать, — пожал я плечами.

Быстрый переход