Теоретически теми же лимонами можно было бы смутить и певца. Но дамы, которые пришли однажды к нам на медкомиссию, были той еще закалки. Матерые работницы культуры с мертвой хваткой массовика затейника: хоть лимоны авоськами перед ними жуй, хоть водку стаканами пей, хоть семечки грызи, но если начальство сказало, что мероприятие должно быть проведено, – оно будет проведено, и только прямое попадание метеорита можно условно считать форс мажором.

Нет, уверили они. Лимоны – они для трубачей страшны. Они люди утонченные, к тому же подкошенные легочной профпатологией, – их лимоном можно подбить. И то не всяких. Тех, что на похоронах играют, уже ничем не проймешь. А нас, мол, и подавно. Хотя…

– Был же случай, Зинка, – хлопнула себя ладонью по лбу жгучая брюнетка с восточными чертами лица. – Помнишь, в той дырище, куда нас засунули после… неважно, в общем, в наказание, я так понимаю?

– Как же, как же, – охотно отозвалась огненно рыжая подруга с формами, достойными рубенсовского вдохновения и завистливых взглядов любого знающего толк в жизни индуса. – Эх, времечко было! Правда, Зуля? Молодость, сил вагон и маленькая тележка, весь мир, можно сказать, между ног…

– У ног, дурында!

Из их рассказа на два голоса я понял, что уголок, где их певческий талант подвергся серьезному испытанию, был не то чтобы забыт богом: просто он ему старался лишний раз о себе не напоминать. Мол, знаем мы такое пристальное внимание.

Ну дыра или нет, а клуб там был. И даже подготовился к встрече работников культуры. То есть всё подмели помыли, занавески красного бархата то ли постирали, то ли от пыли отряхнули, баню заранее протопили и даже поросенка по такому случаю зарезали.

И вот концерт начался. Как водится, с народных песен. Да, тех самых, о которых еще сэр Терри Пратчетт писал в своем ведьминском цикле. Мол, есть у них такое пронзительное вступление, которое сразу предупреждает случайного слушателя о том, что тут вскоре произойдет и что еще есть время убраться подальше.

Ну местные то жители никуда убираться не спешили – событие же. Поэтому, напротив, за первые места была даже некоторая потасовка с элементами компаративной фаллометрии и натурных испытаний буферно таранных характеристик бюстов (размер ниже четвертого даже не рассматривался ни всерьез, ни в упор). Но ближе всех к сцене в итоге оказалась одна бабулька – классический, эталонный, можно сказать, божий одуванчик. Села на табуреточку, разгладила складки на платье, поправила шаль… нет, обошлось без кулька семечек, но легче от этого певицам не стало, и вот почему.

Начинать веселье выпало Зинаиде, и она, вдохнув честным пятым размером, затянула было «Валенки, валенки»… но тут Одуванчик, победно воздев указующий перст, бойко завопила скороговоркой: «Ой да не подшиты, стареньки!» И так на протяжении всей песни: Зина с чувством пытается выводить строчку, Одуванчик скороговоркой добивает вторую. То же самое вышло и с «Рябиной», а потом и с «Ой, мороз мороз». Что любопытно, зал Зинаиде явно сочувствовал, но одергивать Одуванчика даже не пытался.

– Давай что нибудь из эстрадного, – шепнула Зульфия, видя, как Зина медленно багровеет.

Однако Одуванчик знала и Пугачеву, и Ротару, и даже «Сябров». Настала пора Зульфие спасать положение. Хитро прищурившись, она затянула что то татарское народное, но Одуванчик тут же подхватила, все той же скороговоркой: «Умырзая чыга, умырзая калка, умырзая суза сабагын».

Посовещавшись, Зина с Зулей (дело чести же!) напрягли память, потом напрягли сопровождавший (и тоже постоянно сбивающийся из за Одуванчика с ритма) музыкальный коллектив – и выдали на гора «Бессаме мучо».

На первых словах песни зал замер в ожидании… и тут Одуванчик выдала свою фирменную скороговорку: «Bésame bésame mucho que tengo miedo tenerte y perderte después!»

– Вы не сердитесь на нашу Сашу, – извинялся вечером за столом председатель.