— Жена права, — признался Альбер Дютийоль. — Как только появляется новая книга, посвященная этой эпохе, я спешу ее приобрести.

— Даже если она очень дорого стоит, — заметила Мирей, погрозив ему пальчиком. — Он нас разорит с этой своей манией! А теперь еще стал гоняться за подлинниками.

— Ну, в пределах разумного, — запротестовал Альбер Дютийоль. — У меня нет средств платить за автографы великих людей, но иногда попадаются весьма курьезные образцы… Да вот, к примеру.

Он открыл шкафчик и достал оттуда пожелтевший листок, поперек которого темнели несколько нервно нацарапанных строчек.

— Письменное поручение, собственноручно подписанное генералом графом Бертраном! — гордо провозгласил он.

— Потрясающе! — восхитился Люсьен, даже не взглянув на драгоценный листок. — И сколько вы за это заплатили?

— Это секрет! — объявил Альбер Дютийоль и прижмурил глаза, словно громадный котище перед плошкой молока.

— Даже мне не говорит! — всплеснула руками его супруга, состроив гримаску, выражавшую наигранное возмущение.

Мартен склонился над документом, не спеша, слово за словом, разобрал его и дал волю почтительной меланхолии, что всегда захлестывала его душу при виде осколков безвозвратно минувшего. Он подумал, что этот клочок бумаги, ныне ставший лишь любопытным пустячком, некогда сыграл самоважнейшую роль в жизни людей, которые теперь никого уже не занимали. Кто таков был этот генерал Бертран? Мартен не знал, и, странное дело, его почтительность от подобного обстоятельства только возрастала. Голова приятно пошла кругом от туманных хронологических фантазий, и он прошептал:

— Как это волнует! Думаешь о руке, начертавшей эти строки, о годах, миновавших с тех пор…

Жалея о своей неспособности точнее выразить, что испытывает, он щелкнул пальцами и прибавил, обращаясь непосредственно к Люсьену:

— Наш друг Альбер Дютийоль дает мне иногда кое-что почитать. Заделывает прорехи в моем образовании… С немалым запозданием, конечно, но лучше поздно, чем никогда…

— Я иногда спрашиваю себя, о чем они могут часами говорить друг с другом? — произнесла Мирей, недоумевающе взглянув на Люсьена.

— О Наполеоне, вне всякого сомнения, — не скрывая иронии, откликнулся тот.

— Сюжет воистину неисчерпаемый! — кивнул Альбер Дютийоль. — Но мы, естественно, этим не ограничиваемся, не правда ли, Мартен? Там всего хватает, речь заходит о живописи, о музыке, политике…

Все вернулись в маленькую гостиную, где Мирей разлила чай по разномастным чашкам. В подобном разнообразии, пояснила она, ярче проявляется личность владельца, в этом больше шика, нежели в банальных фарфоровых сервизах. Люсьен с чрезвычайным жаром подтвердил ее слова. В голосе Альбера Дютийоля явственно прозвучали нотки супружеской гордости, когда он заметил:

— У моей половины всегда оригинальные идеи. Она не в ладу с общепринятым мнением.

К чаю подали маленькие песочные пирожные.

— Домашние, — подчеркнула Мирей.

— Сделано вот этими белыми ручками? — шутливо осведомился Люсьен.

— Нет, морщинистыми руками Эрнестины, нашей старой служанки. И превосходной, заметьте, кулинарки. Я-то не способна даже поджарить глазунью.

Мартен про себя отметил, что эта женщина диковинным образом умеет находить повод для гордости даже в собственных изъянах. Она желает нравиться и ради этого способна все перевернуть с ног на голову. Абсолютная противоположность покойной Аделине. Как Альбер мог полюбить подобное создание, суетное и склонное так выпячивать свою персону? Конечно, она моложе его на двадцать лет… Но еще никогда супруга приятеля не казалась Мартену настолько фальшивой и безмозглой.