— Эвандро, опомнись! Эту кличку придумал полковник Перейра.

— Мне нет дела, кто ее придумал! Я ее услышал от Жозе Ливио, и она мне понравилась! Впрочем, Ливио идиот… Неважно… Главное то, что я профессор гражданского права по специальности и демократ по убеждениям, а потому с солдафонами дела иметь не желаю! Я в армии никогда не служил — и вообще призыву не подлежу!

Глаза местре Афранио лукаво сверкнули:

— He забудь, кум Эвандро, что ты можешь не только оставить чистый бюллетень, но и попросту воздержаться от голосования. — Он хлопнул друга по костлявому колену. — Маленькая партизанская диверсия никому не повредит…

— То есть?

— Я прирожденный партизан и поступаю в твое распоряжение. — Он на минуту задумался. — Сейчас самое главное — секретность. Враг ничего не должен заподозрить: пусть генерал считает себя уже избранным. Чем уверенней будет он себя чувствовать, тем больше глупостей натворит.

Машина затормозила у сада, окружавшего дом Эвандро. Аурелио вылез и распахнул перед академиком дверцу. Увидев их, Изабел закричала, зовя брата:

— Педро! Педро! Дедушка приехал! И дядя Афранио!

После смерти полковника внуки Эвандро еще не виделись со старым другом семьи, крестным их отца, покойного Алваро. Изабел расцеловала стариков.

— Я говорила, я говорила, что все кончится хорошо.

— Ничего еще не кончилось, красавица ты моя. Мы снова решили перепоясать чресла.

Подбежавший Педро спросил:

— Что это значит?

— Позвольте представиться: этот старый упрямец — Дон-Кихот, а я — его верный оруженосец Санчо Панса. Мы отправляемся в новый поход.

— А кто же Дульсинея? Кого вы будете защищать?

Старый Эвандро Нунес дос Сантос привлек внуков к себе — это они заставили его решиться на борьбу с нацистом Перейрой. Прокуренный голос дрогнул от волнения;

— Мы будем защищать ту же даму, что и рыцарь из Ла-Манчи: свободу!

Звезды зажглись над домом. Наступил вечер.

Секретарша уволена

Афранио послал Розе букет и записку, в которой извещал, что будет ждать ее в кафе. И вот подъехал автомобиль. За рулем сидел шофер в форменном кепи и тужурке.

— Ты все хорошеешь… — Афранио сумел удержаться от вопроса, кому принадлежит автомобиль. — Я решил освободить тебя от секретарских обязанностей.

— Я как узнала о смерти полковника, сразу подумала, что больше не понадоблюсь. Никогда ничьей смерти не радовалась, а Перейру не жалею. Я места не находила, когда думала о том, что этот гад будет расхваливать Бруно на все лады, поганить своим языком имя моего любимого…

— От полковника бог нас избавил, теперь надо избавиться от генерала.

— От генерала? Но ведь вы ему помогали! Для чего ж тогда вся эта история с секретаршей? Я добилась у Линдиньо обещания голосовать за него…

— У кого? У кого?

— У Франселино Алмейды: он хочет, чтобы я называла его Линдиньо.

Местре Портела рассказал Розе о случившихся с генералом превращениях, о том, что можно воздержаться при голосовании или оставить бюллетень незаполненным.

— Так что же, я уволена? Это очень кстати. Линдиньо с ножом к горлу пристает ко мне, чтобы я выпила бокал шампанского у него дома. Про пощипыванья и поглаживания я уж не говорю. Хорошо, что у меня кожа смуглая и синяки незаметны. А то…

Местре Афранио оценил класс автомобиля, ожидавшего Розу: женщины, любившие Антонио Бруно, созданы, чтобы поражать и сбивать с толку.