После обеда Ронуин присоединялась к поварихе, сестре Уне, чтобы наблюдать, как готовится еда. Тут ее способности были куда скромнее, и сестра Уна часто жаловалась, что Ронуин способна сжечь даже воду. Лекарка, сестра Дикра, оказалась куда добрее, тем более что Ронуин с величайшей ловкостью составляла целебные мази, настои, сиропы и отвары, способные излечить кашель, простуду и раны.

— У девочки просто дар, преподобная матушка, — хвалила сестра Дикра.

— По крайней мере будет сама лечить людей, если у них случится недомогание от ее стряпни, — язвительно заметила сестра Уна.

— Ей ни к чему готовить самой, — заметила аббатиса. — Достаточно присматривать за кухарками. В замке наверняка есть стряпуха. Ты обучила ее варить мыло для стирки и мытья?

— Завтра начнем, — пообещала сестра Уна. — Надеюсь, что у нее получится, иначе ходить им в грязи до скончания века.

— Сестра Брейт, — продолжала допрашивать матушка, — как идут дела с вышиванием, шитьем и ткачеством?

— Еле-еле, — вздохнула монахиня. — У Ронуин терпения не хватает. Считает шитье и вышивание глупыми занятиями. Правда, она любит ткать. Говорит, будто это ее успокаивает. Я показала ей, как прясть, и похоже, она это усвоит.

И все же они продвигались вперед — временами медленно, в чем-то быстро, но продвигались.

— Из Херефорда прибыли ткани, — как-то объявила аббатиса. — Придется самим заполнить сундук с приданым.

— А мощи? — поинтересовалась сестра Уинифрид.

— Брат прислал весточку, что заплатил за них огромные деньги и привезет сам.

Через несколько дней появился принц в сопровождении двух воинов и вручил сестре драгоценный реликварий.

— Мне он обошелся в двадцать золотых флоринов! — бушевал Ллуэлин. — Матери-настоятельнице монастыря Святой Марии во Вратах следовало бы родиться менялой! Она торговалась со мной до седьмого пота! Надеюсь, мои усилия того стоили!

— Хочешь взглянуть на дочь? — спросила аббатиса, гладя золотой ящичек.

— Значит, вы все-таки начали! — обрадовался он.

— Разумеется. Ничего не поделаешь — иначе мы не успеем к весне.

Позвонив в колокольчик, она велела монахине позвать Ронуин. Увидев дочь, принц изумился. Одетая в изящное голубое платье с длинными узкими рукавами, подпоясанное крученой золотой тесьмой, она казалась неземным видением. Золотистые волосы немного отросли, и доходили почти до плеч. На голове красовался венок из живых цветов. Девушка поклонилась сначала тетке, потом отцу.

— Посылали за мной, госпожа аббатиса?

— Твой отец хотел увидеть тебя перед отъездом, — объяснила Гуинллиан.

— Она говорит по-норманнски! — возбужденно воскликнул ап-Граффид.

— Я учусь, господин мой. Мне сказали, что англичане часто говорят на нем, хотя у них есть и другой язык.

— Но ты учишь тот, на котором объясняется знать. Поразительное превращение! Сестра, ты уверена, что она не готова к отъезду?

— Нет, Ллуэлин, конечно, пока рано. Не стоит так спешить. Нам еще многое предстоит сделать, не говоря уж о недошитых платьях. До весны и речи быть не может о ее отъезде.

Приезжай ко дню рождения дочери, если, разумеется, она вдруг не решит стать одной из нас, — пошутила аббатиса.