Умершая лежала в гробу под вуалью, и мать Теодора единственная захотела посмотреть на лицо Лизы.

Василиса едва успела перехватить ее руку. Она мягко отвела Жозефину в сторону и сказала:

— Лучше этого не делать. Родильная горячка, она никого не красит. Вам потом станут сниться кошмары.

— Я хотела проститься с Елизаветой Николаевной, чтобы потом рассказать сыну… — Жозефина вытерла платком глаза. — Теперь можно, как говорится, открыть уста: мой сын любил княгиню Поплавскую.

Он сходил по ней с ума. Я даже не представляю, как расскажу ему о ее смерти…

— Разве Теодора сейчас нет в Польше? — спросила Василиса.

— Вы не знаете, — прошептала Жозефина, — мой бедный сын сидит в тюрьме…

— Не может быть! — воскликнула пораженная Василиса; занятая своими переживаниями, Лиза совсем позабыла рассказать ей об этом. — А за что могли посадить в тюрьму такого порядочного и благородного человека, как Теодор?

— Увы, — опять заплакала Жозефина, — он участвовал в каком-то обществе, которое призывало к восстанию за свободу Польши.

— Как же об этом узнали австрийские власти?

— Среди товарищей Теодора нашелся предатель.

Анонимным письмом он сообщил о времени и месте встречи, где молодые патриоты Польши собирались, чтобы обсудить судьбу родины… Как бы то ни было, он жив, а женщина, которую он любит…

— Успокойтесь, пани Янкович, прошу вас, все мы смертны…

— Да, да, простите, Василиса, я сейчас возьму себя в руки. В конце концов, я приехала, чтобы помочь Станиславу, а не проливать слезы!

Приглашенный на похороны священник осведомился:

— Умершая была католичкой?

— Католичкой, — твердо сказал Станислав; на этот раз он не покривил душой.

Умершая бродяжка была католичкой.

Когда во время небольшой передышки Василиса подошла к князю, который сидел в гостиной в трауре и только кивал на соболезнования друзей и знакомых, он вдруг спросил ее:

— Бог не покарает меня за это?

— Бог — вряд ли, ведь вы сделали все, чтобы одну из отверженных душ похоронить достойно, но законные власти вполне могли бы найти в ваших действиях нарушение закона, — честно ответила она.

Игнаца оставили в доме на болоте вместе с Лизой. Впрочем, он настолько был увлечен устройством оранжерейных посадок на новом месте, что, казалось, ничего вокруг не замечал.

В землю он добавил немного торфа, который добыл собственноручно с болота, и надеялся, что это удобрение существенно улучшит рост цветов.

Лиза стала помогать Игнацу в его работах, потому что мысли о происходящих в это время в замке ее собственных похоронах навевали уныние на молодую женщину. Помощь княгини садовник и ученый принял как должное и даже сердился и ворчал, если она делала что-то не так.

— Осторожнее, ваше сиятельство! — кричал он и добавлял:

— Представьте себе, что это ваши дети, но с гораздо более хрупким тельцем…

После, вспоминая происходящее, Лиза корила себя за несерьезность и удивлялась, что Станислав ее идею поддержал. Они, как дети, развлекались подготовкой к мнимым похоронам и делали все для сохранения тайны, в которую вынуждены были все же посвятить Василису и Казика — без них у супругов Поплавских вряд ли все так гладко получилось бы.

Впрочем, гладко, да не совсем! Лиза хотела кормить ребенка сама, но Василиса отсоветовала. Дело в том, что, идя навстречу желанию жены жить отдельно от него, Станислав вытребовал право время от времени брать ребенка к себе, чтобы показывать его родственникам и друзьям, а в таком случае Лизе пришлось бы ездить следом, по договору же она не должна была теперь покидать пределов Змеиной пустоши.