— Я поговорю об этом с Чимбу. В соседней палате можно оставить дежурить персонал, готовый вмешаться в любую минуту.

— А что насчет пайтаров? Почему вы думаете, что хотя бы один из них захочет увидеть Мэллори?

Полковник скривила губы.

— Они просто не могут отказаться. Будет просто смешно, если при всем их сострадании к трагедии Привала они откажутся выказать свою глубочайшую симпатию к единственному выжившему. Любого из них, кто согласится почтить своим визитом нашего пациента, следует проверить с ног до головы на малейшую потенциальную угрозу, прежде чем он подлетит к острову ближе чем на сто километров. Тем более сканирование должно продолжаться, когда он прибудет в госпиталь. И максимум внимания следует проявить в процессе непосредственного общения с мистером Мэллори.

— Даже в этом случае,— счел нужным заметить Ротенбург,— специально нанятые убийцы найдут способ добраться до него.

— Тогда мы получим ответ на наш вопрос, пусть и косвенный, не так ли? — ответила Надуровина, понимающе кивнув.

Ротенбург даже не знал, что ответить на это исполненное холодной расчетливости заявление.

— Но я не думаю, что до этого дойдет,— продолжала она.— Пайтары, скорее всего, догадаются, что мы их прощупываем. Если, как убеждает нас Мэллори, они виновны, то пойдут на любую проверку с готовностью, поскольку будут считать, что таким образом смогут снять с себя подозрения. Если же они невиновны и их участие в зверствах на Аргусе-5 — лишь плод больного воображения мистера Мэллори, не случится ничего плохого.

— С отношениями междулюдьми и пайтарами — возможно. А как насчет нашего пациента? — спросил Ротенбург.

— Пришло время бросить кубик, Эрхард.

Он тонко улыбнулся коллеге.

— Очень просто так говорить, когда ставкой является не твой рассудок, а чужой.

Замечание явно задело ее.

— Что бы вы там ни думали, я не без колебаний пришла к такому решению, и рекомендовать его в качестве плана операции мне будет не так-то легко, майор. Я подозреваю, что мистер Мэллори — наша единственная ниточка, потянув за которую, мы имеем шанс узнать, что же все-таки произошло на Привале. И я ничуть не больше вас или кого угодно другого хочу, чтобы только начавшая крепнуть нить его связи с реальностью оборвалась. Но я здесь старший по званию, и спрашивать за все будут с меня. От меня требуют не предположений или стройных гипотез, а четких ответов. Что бы ни произошло, когда мы поставим мистера Мэллори лицом к лицу с его страхами, какими бы ни оказались последствия — за все придется отвечать мне. Я готова рискнуть.

— Опять же и ставку тоже заберете вы,— парировал Ротенбург, не давая коллеге и начальнице увильнуть.— Что касается первых впечатлений, Мэллори определенно начинает мне нравиться.

— На карту поставлено не его человеческое обаяние. С этой точки зрения он мне тоже понравился. Но по сравнению с возможностью разгадки страшной тайны ни его, ни моя, ни ваша жизни не значат ничего.

— Хорошо. Если вы принимаете на себя всю ответственность, я буду подчиняться соответствующим приказам.

Надуровина вдруг поняла, что они медленно идут к выходу из госпиталя. Снаружи дул легкий бриз, пахло орхидеями. Теплый и влажный аромат матери-Земли. Где-то наверху, в постели, лежал одинокий испуганный человек, который мог оказаться ключом к разгадке произошедшей катастрофы, если только им удастся вытянуть из него либо доказательства, либо отказ от выдвинутых обвинений.

— Поскольку я — старший по званию офицер на этой базе, у меня нет выбора. Вы займетесь организацией соответствующих мероприятий, если я возьму на себя всю ответственность?

Ротенбург кивнул.

— Сделаю все, что находится в сфере моей компетенции,— сказал он.