Тут голос профессор Кржевский подал.

– Завсегда знал, что бабы все дуры. За редким исключением, Ганна Симоновна. Вот только тяжко это – личом становиться. Много чего потребно для того и все сплошь дорогое. А жалование у профессоров не так чтобы и велико. Помогал кто то Ядвиге Радославовне. И советом, и деньгами.

Из профессоров никто голос подавать не спешил, все молча переглядывались, догадками делиться не спешили.

– Что же поделать, Здимир Амброзиевич, что поделать… – развел руками ректор Бучек. – Давайте спервоначала профессора Квятковскую вытащим. Хоть в каком то виде, а уж после… После и думать будем.

ЭПИЛОГ

Осенью ночи долгие, черные, беспросветные – выглядывай, не выглядывай, все одно ничего не высмотришь. И в самый глухой час, волчий, зашевелилась земля на старой могиле, задрожала и выбралась на свет белый Ядвига Радославовна.

Вся измятая, изодранная, в одеже черной – никто бы ее не спознал такой.

Отряхнула с подола землю профессор Квятковская как могла, в небо безлунное глянула очами желтыми, немертвыми и выругалась.

Вот же ж наказание выпало ей – девка некромантка да Свирский проныра. Кабы не сунулись они в неурочный час, все бы случилось по воле ее. Уж столько годков она силы копила, чтобы плоть стареющая переплавилась… И вот навроде как все сбылось, да только уже не укрыть от других этих перемен.

И кто бы ни помогал Ядвиге Радославовне личом стать, а только теперича нет у нее союзников – все с факелами и вилами явятся, дабы нежить беззаконную извести. Нельзя было себя выдавать, никак нельзя.

Кржевский – дело одно. Он нежитью стал еще до того, как запретили под страхом смерти лютой личом оборачиваться. Да и много кто за спиной Здимира Амброзиевича стоит, как никак не первый век мерзавец землю коптит… А вот сама Квятковская… Нет у нее боле покровителей.

И ничего нет – ни должности почетной, ни факультета, ни доброго имени…

Только месть ей осталась теперь.

Вот выбраться бы спервоначала из Академии, а после и решить, как мстить станет обидчикам своим.