— Для них у меня опять — таки мозгоклюй имеется! — Захар снова тряхнул снайперкой.

Алька помолчала и тихо сказала:

— Папа, я боюсь. Ты у меня один на целом свете.

— Ничего, доча, прорвемся! И дом у нас будет свой!

— С французскими дверями? — с надеждой спросила девочка.

— А как же? С самыми что ни на есть французскими!

Аппетита нет.

Я без аппетита ковырял консервированную говядину, рядом с тем же успехом тыкала пластиковой вилкой свою банку Алька. Интересно, как Ферма обеспечивает их, питаем и питьём без физического контакта? Кому я вру? На самом деле меня мучила совсем другая проблема. Наряду с Алькой и ее папашкой я получил нерешаемую морально — этическую проблему. Как ни крути, у нее нет и не может быть правильного решения.

Можно Захара убить. Тогда Алька, не задумываясь, убьет меня.

Можно убить и папашу, и дочку. (Чисто теоретически можно, но у меня рука не поднимется). Тогда лучше самому следом застрелиться, потому что я с таким грузом на душе жить не смогу.

Можно никого не убивать. Тогда они убьют меня.

— Ты спрашивала меня, как погиб мой сын? — сказал я после векового молчания.

— Я не спрашивала! — возмутилась Алька.

— Он служил офицером разведки. Молодой красивый. И девушка у него была, которая должна была стать матерью моих внуков. Удивительной красоты, обстоятельная и умненькая. Я так гордился сыном! Надо признать, я всю жизнь простым следователем, зарплата у меня не очень, а хочется всего попробовать. А у Сашки боевые командировки пошли, он начал получать хорошие деньги. Пытался мне подсовывать, но я же гордый, отказывался. Тогда он мне виски хороший купит, икорки красной на закуску. Сам мало пьет и ест, всё мне оставляет. И такая у нас гармония в отношениях образовалась, вроде я ничего не брал, а приятно так сидим.

Я со злостью на себя отшвырнул недоеденную консерву.

— В тот жаркий полдень в Багдаде мы пересеклись совершенно случайно. Я дело расследовал, у него очередная командировка в горячую точку. Пили хороший коньяк, закусывали чем — то. Шавермой кажется. Я сказал: «Уходи первым». До сих пор перед глазами его фигура. Меня всю жизнь слепит его белый костюм! А потом этот костюм… на грязном заплеванном асфальте. Там еще жара была, асфальт плавился и тек.

Я вытер слезу.

— Странно! Мне казалось я все уже выплакал!

Помолчал и досказал.

— Вот я что думаю, друг мой Алька. Я никогда не спрашивал Сашку о его делах, да он бы и не рассказал. Можно лишь представить, что это были за командировки. Кровь, пот, каждодневные потери и напряжение. Это были плохие деньги, а я пил и ел на них и еще довольный оставался, что денег не беру. Обманывал сам себя, как оказывается. Вот Бог и наказал. В народе говорят: «Бог не Ермошка, видит немножко».

Я заметил, что Алька смотри на меня, не отрываясь и улыбнулся ребенку ободряюще.

— Знаешь, я не помню похорон, в шоке был. А тот белый костюм так и стоит у меня перед глазами. У него еще стрелочки были тут…

Алька бросилась мне на шею и сжала сильно — сильно. Я погладил худенькую спину.

— Ничего, Алька, все будет как надо! Все будет правильно!

Но тогда я и сам не знал, как правильно.

Борхамвуд. Когда — то 31955 жителей. 5 августа. 10.05

Соседние города в Англии расположены в часе ходьбы друг от друга. Если бы не разросшиеся джунгли, то можно было бы дойти еще быстрее. Шли по остаткам дороги, обходя брошенные автомобили. Те были кустистые. Кусты и целые дерева торчали из окон, а то и прямиком сквозь кузов.

— Куда все люди из машин подевались? — спросил я.