Не имея силы создать свою вселенную, грабят нашу. Оттого, думается, мир Дома Книги так обеднел и отощал.
— А историческая беллетристика и вообще история?
— Те воруют пространство, эти время. Но последнее почти незаметно. Вы ведь и так не умеете жить в своей прошлом — разве что своим выдуманным прошлым и его вымышленным величием… Вот времена года у вас точно уворованы, одни сезоны остались: совсем сухой и умеренно засушливый.
— Нам, по-видимому, нужны книги-оружие. Книги-стрелы, как говорится в стихотворном предсказании.
— А, так это, наверное, фантастика, фэнтези и прочие сказочки. Вот это подходящие штуковины, если написаны как следует: не паразитируют, а обогащают мироздание. Удовлетворяют частную жажду чудесного и индивидуальную потребность конструирования невиданных миров. Но пока они сами узники, проку от них маловато.
— А радужные шары?
— Философские учения или типа того. Отражают и проясняют или объясняют мир, но внутри пусто. И дай Бог, чтобы не тьма или черная дырка. Вообще-то с ними легче: меньше заимствуют, разве что друг дружку перепевают. А что до всяческих дыр, омутов, мальстремов и водоворотов, то с ними в принципе можно и побороться.
— А эти… гипнотические?
— Религиозные. Самые вредные, поганее всего.
— «Я видел религию, похороненную в книгах, и суеверие, занявшее ее место», — процитировал Эшу слова пророка по имени Джебран. — Потому, да?
— По этому самому. Из живого делают мертвое, из широчайшего учения — узкую догму.
— Я знал на опыте еще одну разновидность пленения: дурман, гипноз, всякое и всяческое очарование…
— Магический кристалл тут тоже имеется, но один-единственный, — прошептала Крыса благоговейно.
— А как его отыскать?
— Я знаю, — вдруг сказала Нарджис. — Один из наших пророков, Реб Эзра Паунд, сказал так: «Человек читающий должен быть человеком живущим. Книга должна быть световым шаром в нашей руке».
На этих словах некий незаметный до того и почти бесформенный предмет поплыл с одной из верхних полок вниз. По пути он распух от странного голубоватого пламени, но послушно лег ей в слегка дрогнувшую руку.
— Совсем голубой, как и я.
— И как я, — усмехнулся Гали.
— Ну, а как за ним следовать?
— Я снова попробую, — ответил Эшу. И прочел:
На этих словах в куполе возник и загорелся малой точкой свет, такой же синий, яркий и холодный, каким был ранее шар. И Нарджис в восхищении пробормотала:
— Что, и это также о книге?
— И книге из самых лучших. О Книге прикровенной тайны. О Коране.
Точка растеклась кругом, круг стал клочком необычайно синего неба, что заглядывало внутрь светового колодца подобно любопытному глазу.
Статуи были и тут, они возвышались каждая на своей фундаменте, но их облик, едва намеченный и окутанный как бы покрывалом оставлял впечатление недоделанности, недоговоренности и сокрытости. Слепые ласточки пролетали под куполом свода, бились об него, не находя дорогу к дому; но как-то, видимо, справлялись, ибо то одна, то другая исчезала, медленно кружась внутри золотого света и поднимаясь к всепоглощающей, победной синеве.
Нарджис иногда помогала птицам: брала их на ладонь и подкидывала кверху.
Внутри света снова стали проявляться живые знаки — нечто вроде цепей, на которых повис, слегка раскачиваясь, кристалл оптического шпата, совершенно черный, с радугами во всех гранях, которые двоились и множились, отражаясь друг в друге и собираясь в клубок. Во льду пылало неземное пламя, алое с зеленым, — там виднелась некая вытянутая фигура, похожая видом и цветом на старинную голограмму. |