«Вот, как это выглядит, — подумал Малов и потёр виски, — Вот, как человек ломается».

— Всё было в норме, — говорил Станиславский, — Мы сняли показатели мозговой активности и они почти не отличались от тех, которые получили до начала эксперимента. Отличия оказались столь незначительными, что возникли подозрения, а есть ли они вообще. Предположили, что опыт прошёл в пустую. В скорой Бодров вёл себя абсолютно естественно, как и другие, в таких ситуациях: волновался, интересовался, что с ним. Он даже вспомнил, что его автомобиль таранили на трассе. Вы, помнится, упоминали, что просто забрали пациента на месте аварии, — Малов досадливо поморщился, однако промолчал, — Это несколько обеспокоило, но Бодров уснул и его спокойно доставили на место. Мы начали готовить лабораторию к повторному эксперименту, однако внезапно поступила информация, об аномальном поведении наблюдаемого.

Станиславский наклонился и коснулся пальцем пятна на туфле. Однако опомнился и почти испуганно посмотрел на Малова. Тот качнул головой, мол, продолжай.

— Подопечный начал вести себя, подобно дикому животному. Я смотрел записи с камер наблюдения: совершенно очевидно, что Бодров не воспринимал себя, как человека. Его пришлось погрузить в сон. Однако, после пробуждения, Бодров вновь вёл себя подобно обычному человеку. Мы предположили, что имеет место быть запоздалая реакция на вторжение в мозг, но ошиблись и в это раз. Стоило мне войти в палату и всё человеческое слетело с парня, подобно шелухе. Сергей, клянусь, я лично видел, как разум покинул его глаза, сменившись чем-то первобытным, звериным. Да, это — лирика, но так и было!

Станиславский умолк, нервно сплетая тонкие длинные пальцы, так что он жалобно похрустывали. Малов отлично знал всё, о чём рассказывал Роберт, но директору было интересно выслушать мнение самого автора неудавшегося эксперимента. Поэтом он наклонился, уперев подбородок в подставленные кулаки и мягко спросил:

— И почему же так произошло, Роберт? Возможно, дело в кандидатах? Какая-нибудь нестабильность? Патологии, незамеченные при осмотре? Есть соображения?

Станиславский устало потёр пальцами лицо. Кожа на его физиономии отвисла, отчего доктор напоминал старого больного бульдога. Потом Роберт поднял голову и посмотрел на директора пустыми глазами.

— Соображения? — переспросил он, — Есть некоторые предположения, но сразу предупреждаю: тебе они не понравятся. С Бодровым, естественно, нельзя быть уверенным на все сто, уж слишком короток срок между его появлением и проведением опыта. Но я читал отчёты Баркова по Прохору. Лебедева исследовали на протяжении полутора месяцев, так что пропустить какие-то патологии просто не могли. Знаешь, что, Сергей…Мне кажется, человеческий разум — тонкая ниточка, натянутая над пропастью хаоса и безумия. Она может быть тоньше или толще, но в любом случае человеку приходится мучительно балансировать, пытаясь не рухнуть в бездну. По сравнению с тонкой струной, разум животного — толстый надёжный канат и если человеку предоставить выбор, он предпочтёт этот самый канат. И чем сильнее потрясения в жизни человека, тем скорее он ступит на канат.

Станиславский развёл руками, точно пытался показать своё бессилие перед подобным шагом. Однако его собеседника подобный поворот сосем не устраивал.

— Если стать на подобную точку зрения, то выходи, что все наши опыты не имеют ни малейшего смысла я тебя правильно понял? Все наши старания, все потраченные средства, всё это, совсем немаленькое время, ушли на доказательства дурацкого тезиса, что человек не слишком далеко ушёл от животного? Так, что ли? Мы потратили кучу денег и получили пару животных в человеческом облике?

Станиславский вновь развёл руками. Малов криво ухмыльнулся и покачал головой.

— Роберт, мне кажется, ты — просто переутомился.