— Вы хотите сказать?..

— Да.

— Он был здесь летом. Говорил, что собирает на приданое для своих дочерей.

— Какое приданое? Все его дочери давно замужем.

— Что?

— В этом и состоит его помешательство. Он что, действительно был у вас?

— Да. И оставил у нас деньги, а сам исчез, как камень, брошенный в воду.

— Он не в порядке…

Не помню, сколько прошло еще времени. Однажды в дверь постучали, и вошел Трейтл. Он изменился, как-то съежился. Натащил на своих сапогах в дом грязи.

— Я оставил у тебя деньги, — напомнил он папе.

— Но почему ты исчез? Как можно уйти и так о не давать о себе знать?

— Мне надо было побывать во многих местах.

— Ты хоть знаешь, сколько денег оставил?

— Память моя ослабла, но я тебе верю.

— Все это время мы не могли из-за твоих денег выйти из дому. Боялись, что, не дай Бог, ограбят.

— Меня много раз грабили. Оставалась чуть ли не последняя крошка хлеба, но евреи добры. Мне бы только дожить, выдать замуж дочерей. Саре-Миндл уже минуло сорок. Бейле-Брохе тоже за тридцать. Сколько они еще могут ждать?

— Но ты все это время не был в Томашове. Может быть, они уже вышли замуж?

— Без приданого? Глупости!

— Так бывает.

— А!

— Ты бы, по крайней мере, справился.

— Нет, нет!

Мы придвинули стол к шкафу, поставили на стол стул и достали из корзины с пасхальными блюдами тщательно завернутые в бумагу деньги Трейтла. Он сунул пачку в карман, не считая.

— Хинда-Эстер еще жива? Она должна теперь быть очень старой.

Папа покачал головой. Гость явно тронулся, но только в одном отношении. Он мог рассказывать множество интересных вещей, то и дело прерывая себя неизменным:

— Чтобы мне только дожить — увидеть своих дочерей замужем…

РЕБ ОШЕР-МОЛОЧНИК

Есть люди на этом свете, которые просто родились хорошими. Таким был реб Ошер-молочник. Господь одарил его очень щедро: был он высокий, плечистый, сильный, с черной бородой и большими черными глазами, голосом, как у льва. В Новый год и в День Искупления, когда в нашем доме собирались верующие, он вел главную молитву, и именно его голос привлекал людей. Он делал это бесплатно, хотя мог бы получить крупную сумму в большой синагоге. Так он помогал моему отцу справлять праздники. И полагая, что этого мало, старался всегда что-то сделать для нас. Никто не оделял отца так щедро на Пейсах, как реб Ошер-молочник. Когда нам приходилось туго, нечем было платить за квартиру, отец посылал меня к реб Ошеру занять денег, и тот никогда не отказывал, даже не морщился. Просто сунув руку в карман, он доставал оттуда пачку бумажек и серебро. Он помогал и другим евреям, раздавал деньги направо и налево. Этот простой человек, который с огромным трудом продирался сквозь главы Мишны, всю жизнь находился на высшем уровне нравственности. Тогда как другие молились, реб Ошер действовал.

Он не был миллионером, не был даже богачом, но обладал, по выражению отца, «приличным доходом». Меня часто посылали купить в его лавке молоко, масло, сыр, простоквашу, сметану. Жена и старшая дочь реб Ошера весь день, с раннего утра до позднего вечера, обслуживали покупателей. Жена, дочь управляющего имением, была полной женщиной в белокуром парике, с пухлыми щеками и веснушками на шее. Ее огромная грудь казалась вздутой от молока. Если порезать ей руку, представлялось мне, брызнет молоко, а не кровь. Один его сын, Юда, был таким толстым, что на него приходили смотреть как на чудо. Он весил почти десять пудов. Другой сын, похожий на франта, стал портным и уехал в Париж.