— Нет, на «мерседесе!» — вызверился Балабол.

И они, насколько это возможно в потемках, свирепо друг на дружку уставились.

Как ни странно, прав оказался Балабол. Он имел в виду настоящую тачку, об одном колесе, которая наверняка где-то поблизости торчала. А Шурик, предельно городской человек, тачкой называл такси. А это нелитературно.

Разобравшись с лингвистической проблемой, Шурик задумался — а на кой Балаболу среди ночи тачка? Оказалось, он решил вывезти утюги, так сказать, своим ходом. Вообразил себя той самой лошадиной силой, которых несколько десятков в приличном двигателе внутреннего сгорания. Впрочем, Балаболу виднее, кто он есть такой.

— Ты с ума сошел, — сказал ему на это Шурик. — Тебе тачка с пропеллером нужна, чтобы через забор перелетела. А пропеллера тут точно нет.

И он вкратце описал ситуацию возле ворот. Балабол приуныл.

— Ничего! — вдруг воспрял он духом. — Их же можно по одному через забор переправить! Вон он, забор, и не так чтоб высокий!

— Ну, будет у тебя за тем забором гора утюгов, дальше что? — резонно спросил Шурик.

— Дальше видно будет…

И Балабол задумался.

Шурик понимал, что сейчас можно на тачке проскочить даже по ведущей через клубничник дорожке и выскочить в калитку. Население дачи пирует, ему не до того. Но говорить об этом Балаболу, естественно, не стал. Он на секундочку вообразил себе, как Балабол с тачкой, груженной утюгами, летит в канаву, и какой из этого получается переполох. На этой даче и так было много интересных событий — фига в футляре, мужик в чулке, Аська с кавказским тостом. Утюги в канаве — это было бы то самое, что обозначается метафорой «посолить селедку» или числом «22».

Шурику не следовало бы сейчас оставлять Балабола одного. Тому могла прийти в голову еще какая-нибудь нелепая идея, но и Аська нуждалась во внимании. А также Шурик все время держал в голове пропавшего Дружка. К кому в руки он угодил?

Дружок и Аська — вот что по-настоящему беспокоило Шурика. Парень в чулке явно был не из гостей и приближенных к хозяину особ. Иначе зачем бы чулок? На даче намечались какие-то мрачные дела. Следовало поскорее изъять оттуда Аську. И Дружка. Потому что если тут будет стрельба и прольется кровь, возможно, и Дружок окажется этой кровью запачкан. А этого бы не хотелось.

Конечно, тот, к кому угодил в лапы бедный парабеллум, о Шурике и слыхом не слыхал. Он даже под пыткой Шурика не выдаст — мол, вон чей это пистолет! Но Шурику не хотелось так глупо расставаться с Дружком. Возможно даже, что если бы ему пришлось выбирать, кого забрать с собой отсюда, Аську или Дружка, он выбрал бы парабеллум, потому что Аська сама не вчера на свет родилась и из любой передряги выпутается.

Но если насчет Дружка Шурик даже версий не мог строить — тот просто исчез, а взамен судьба подсунула керамическую фигу, — то насчет Аськи Шурик хоть знал, где она.

Шурик пошел наобум.

Он не знал, как вызовет Аську из холла. Он не знал, что скажет в случае, если его поймают. Просто положился на «авось». И поскольку ему не хотелось опять пробегать под окнами, он решил подойти к единственному приоткрытому окну со стороны веранды. По его соображению прохлада уже загнала йога в помещение. А алкаш если даже не повалился в гамак, то наверняка спит где-то в другом подходящем месте.

То, что на веранду, оснащенную плетеными креслами и столиком с пепельницей, наверняка выберется кто-нибудь, чтобы покурить со всеми удобствами, ему в голову, конечно, не пришло.

Видно, судьба берегла Шурика. На веранде оказался вовсе не молчаливый курильщик, которому было интересно понаблюдать за могиканскими перебежками Шурика. На веранде оказался йог. Но он уже не медитировал, а играл на дудочке.