Игорь Николаевич улыбнулся и, скосив взгляд на блокнот, который Вячик положил между сиденьями, вежливым голосом тихо попросил его, словно об огромном одолжении:

       - Вячеслав, вы не могли бы показать мне то стихотворение, которое вы только что написали? Извините, но я мельком прочитал несколько строчек и они показались мне очень интересными. - Видя то, что Вячик нахмурился, он тут же поторопился сказать - Поймите, это профессиональный интерес, я ведь продюсер, работаю на телевидение и меня очень интересуют талантливые люди.

       Вячик не подал вида, что его это очень уж заинтересовало, а потому молча взял в руку блокнот и, не отрывая взгляда от дороги, открыл его на той странице, на которой было записано стихотворение. Хотя оно и было написано на почве глубоко личных, интимных чувств, связанных с нечаянным любовным переживанием, как поэт он не считал свои впечатления чем-то тайным. Поэт фигура публичная и если он не станет открывать своих душевных переживаний читателям, то какой же он тогда к черту поэт.

       Игорь Николаевич читал стихотворение чуть шевеля губами и слегка кивая головой в такт рифме, словно хотел положить эти стихи на музыку. Хотя Вячику и показалось это наигрышем, он промолчал, считая, что каждый вправе читать его стихи так, как ему это удобнее. К тому же, где-то в глубине души у него шевельнулась в своей могиле девица по имени Надежда. А вдруг ему действительно повезет и этот "кефирник" из Москвы хоть чем-то окажется полезным ему?

       Стихов за свои тридцать четыре года он написал уже очень много, и более половины из них именно случились, как случается землетрясение или камнепад в горах, как случайно встретились Тристан и Изольда, а к Парису пришли три красавицы, чтобы решить судьбу яблока. Вячику уже удалось издать четыре книжки своих стихов, его печатали в газетах и даже нескольких журналах, но, по большому счету, это еще не принесло ему большой славы, которая была так необходима каждому настоящему поэту.

       Ему очень хотелось, чтобы не он сам и не некоторые его знакомые считали его большим поэтом, ведь читая стихи некоторых деятелей от поэтического ремесла, он лишь криво усмехался, встречая в их строках откровенную пошлость, глупость, а порой и полное скудоумие. Но эти господа были раскручены, а потому считали себя метрами, хотя и не отличали гекзаметра от километра, а хорей, похоже, считали прирученным хорьком.

       Последние полтора года Вячик неделями подряд крутил баранку, заделавшись настоящим "бомбилой" только ради того, чтобы собрать тяжкими трудами пять с половиной тысяч долларов и издать за свой счет свой двухтомник в твердом переплете, на хорошей бумаге, да еще и оформить его на высоком художественном уровне. А до этого он сам, без чьей-либо помощи, добрых полгода восстанавливал аварийную "девятку", купленную им по случаю.

       Учитывая то обстоятельство, что ему удалось собрать только семьсот тридцать долларов, да прибавить к этому то, что за саму машину он мог выручить максимум полторы тысячи, двухтомник обещал появиться еще очень не скоро. Если, конечно, ему не повезет по крупному и у него не появится какой-нибудь щедрый спонсор. Вот тогда во всех его выступлениях, которые для него иногда организовывали друзья, был бы хоть какой-то смысл, ведь публика всегда аплодировала ему и все, кто приходил на его творческие вечера, спрашивали где они могли бы купить томик его стихов.

       Пассажир, прочитав стихотворение, пристально посмотрел на Вячика и попросил его каким-то странно жестким и требовательным тоном:

       - У вас есть с собой еще какое-либо произведение?

       Тот кивнул головой и коротко сказал:

       - Да.