Делать было уже нечего и Уриэль, чуть шевельнув правой рукой, превратил заляпанные свечным жиром пергаментные, неровно обрезанные рыжие лохмотья, от которых несло каким-то прогорклым амбре, в аккуратные, серебристо-белые листы, покрытые ровными строчками сверкающих золотых букв, исполненных рукой искусного каллиграфа. Из золотого, богато украшенного рубинами, изумрудами и сапфирами, книжного шкафа тотчас вылетела перламутровая папка-скоросшиватель, на которой тотчас была набрана рубинами надпись: "Верховная магесса Эрато", в пластиковые файлы которой тотчас влетели листы заявления и проекта музы.

       Для того, чтобы не утруждать себя чтением, ангел-маг еще раз шевельнул пальцами, по прежнему сложенными звездой и из магического скоросшивателя тотчас заструились вверх розовые клубы, которые двумя струйками тотчас устремились к его глазам. Секунд тридцать после этого, не меньше, ангел Уриэль-младший сидел молча, но его лицо менялось на глазах буквально с каждой секундой. Сначала оно сделалось удивленным, потом, явно, озадаченным, после чего его глаза стали наливаться кровью, ноздри начали гневно раздуваться, а губы гневно кривиться и, в конце концов, он просто позеленел от ярости и буквально заорал, перейдя на какой-то бандитский жаргон:

       - Да, ты, чо, конкретно, оборзела? Тебе чо, башню совсем сорвало? Ты хоть думаешь, своей башкой, курица? Не, это точно полный звездец! Ну, ты и беспредельщица...

       Муза Эрато от этих слов даже вздрогнула. Глаза её гневно засверкали и она громко воскликнула:

       - Господи, да что же это такое творится? Сначала этот неотесанный болван Пушкин, который обязан мне буквально всем, принялся выговаривать мне и вытолкал, чуть ли не взашей, прямо к тебе в кабинет, а теперь еще и ты, крылатое ничтожество, смеешь оскорблять меня! О, Боже, да, где же мне найти на всех вас управу? О, нет, я немедленно отправляюсь прямо к Создателю Ольгерду, может быть хоть у него хватит ума понять, наконец, ту простую истину, что поэт непременно должен страдать, мучиться и быть гонимым в обществе людей для того, чтобы стать в итоге истинным поэтом!

       Уриэль сурово кашлянул в кулак, чтобы хоть немного успокоиться и, вперив свой сверкающий от ярости взгляд в разгневанную музу, ледяным тоном произнес:

       - Послушай-ка ты, садистка, несчастная. То, что ты требуешь от меня, не снилось даже самым прытким чертям мастера Бертрана. Сдается мне, если мастер Алекс возьмется вытряхивать из тебя всю правду, то очень скоро выяснится, что ты уморила куда больше народу, чем Гитлер, Сталин, Наполеон и царь Петр Великий вместе взятые. Правда, все они теперь парятся в Темном Парадизе, а ты прохлаждаешься здесь, трескаешь всяческие деликатесы и запиваешь их амброзией. Так нет же, тебе мало того, что ты насылаешь на головы бедных поэтов всякие муки отсюда, ты, вдобавок ко всему, решила теперь лично прошвырнуться по Зазеркалью и вознамерилась потерзать этих бедолаг. В общем, так, чудовище, я сейчас же отправляюсь наверх, к большому боссу, а ты пройдешь в мою комнату отдыха и будешь ждать меня там. И даже не пытайся смыться оттуда, мои магические заклинания тебе не преодолеть. Таких додельниц, как ты, я мигом превращаю в жаб.

       Высказавшись столь суровым образом, ангел встал из-за стола и, сунув скоросшиватель себе подмышку, гордо направился к магическому зеркалу.