— А приготовить пожрать?

Она вроде как пристроилась к столу, чтобы с него убрать, — и теперь охотно прекращает это занятие.

— Так, началось…

— Скорей бы кончилось?

— Ну, типа того.

Я подаю ей листовку.

— Особенно мне нравится слово «нежелательной»…

Она садится и смотрит — не столько на меня, сколько мимо. Потом говорит:

— Там у тебя…

— А ведь я даже успел поверить твоему врачу. И давно?..

— Там сейчас…

— И давно ты их пьёшь?

— Ага.

— Понятно.

— Ну вот, теперь ты всё знаешь. Можешь заказать мне песню по радио. Кстати, вот-вот…

— Мне в этом месте надо смеяться?

Она внимательно смотрит мимо меня.

— Лиса!

Медленно переводит на меня взгляд. Откидывает волосы со лба. Глаза опухшие, белки в красных сеточках.

Вообще-то у неё глаза красивые, редкого в наших краях светло-зелёного цвета. Но когда они такие, как сейчас, — они страшные, будто варёные.

— Я, кажется, просила меня так больше не называть… — цедит медленно и опасно.

— А как тебя называть? Может, крошкой? Или рыбкой? А?

Лиса выуживает из-под стола квадратную бутылку скверного эстонского «Баллантайна» — его легко отличить от настоящего по поносному оттенку жидкости, — наливает в залапанный пивной бокал и снова смотрит мимо меня.

— Что-то долго…

Я беру бокал и выплёскиваю пойло в раковину. Она выпячивает губу.

— Хотела бы я знать, что тебя больше злит, котик, — говорит она медленно. — Что я типа хочу выпить или что я типа не хочу детей?

И я должен ответить.

14.

— Могу сказать, рыбка. Больше всего меня злишь ты.

— А, — говорит она с облегчением. — Это легко пережить. К тому же у меня сейчас месячные, так что, котик, пойди подрочи.

И в этот момент в микроволновке взрывается та дрянь, которую я сунул разогреваться. Явно что-то с кетчупом внутри, — потому что стекло изнутри заляпано киношной кровью и киношными внутренностями. Они сползают, шипя и пузырясь…

Мы некоторое время пялимся на это непотребство. Потом Лиса вздыхает:

— Н-да. Жизнь в целом не задалась…

Я знаю, что если я сейчас ударю её, то убью. Несмотря на все её навыки. Просто я тяжелее, сильнее и опытнее. Мне придётся повозиться, но я её убью. Поэтому я сажусь напротив, любуюсь ею (исключительно как явлением природы) и говорю:

— Ну ты и сука…

Она молча разводит руками, наклонив голову: ну, мол, так получилось, тяжёлое детство, мегабайтные игрушки, осквернённая наследственность, дурное влияние среды, ну, сука, да, уже ничего не поделаешь, любите меня, пока тёплая.

И тут я ни к селу ни к городу понимаю, что и с Лаской у неё что-то было, и не зря психоложцы их развели по разным группам. Не знаю, к чему это я. Просто так. Иллюстрация. Смотришь на человека и вдруг что-то про него понимаешь.

Но мне непреодолимо захотелось спросить об этом, а потом уколоть, уязвить, хотя я знаю, что с этой стороны Лиса абсолютно неуязвима. В ней есть что-то от деревенских жеребцов, которые обожают с подробностями живописать процесс. То есть Лиса охотно выложит, как и где она трахалась с Лаской и какова та на ощупь и на вкус…

Да. Но тут наступила та самая 311 тысяч 967-я секунда до сего момента (до С.М.), и пейджер гнусно пипискнул, мигнув красным светодиодиком.

Началась новая эра.

Я посмотрел на дисплей. Там высветился код места встречи и знак, что встреча должна произойти немедленно.