— И чем вы тут занимаетесь только… некрофилы-затейники… — Фест отошёл, неодобрительно ворча.

64.

— Ну вот, — сказал док. — Направо — жилой отсек, прямо — лабораторный…

— Ага, — сказал я. — Как могло получиться, что здесь оказались лишние люди?

— Не знаю. Абсолютно.

— Сколько их может быть? Полная смена?

— Тогда бы… — он помолчал. — Нет, вряд ли. Скорее, получилось так: эти двое остались в лазарете. Какое-то лёгкое недомогание, но всё равно положено пройти карантин…

— И оказалось, что это не лёгкое недомогание?

Док молча кивнул.

— Тогда почему вам не сообщили?

Он не ответил.

65.

Я оставил Лису и Спама держать коридор, остальными силами мы прошли по жилому отсеку — и нашли ещё двоих.

Если вам кто-то скажет, что нельзя утонуть под душем, не верьте. Можно. В пьяном виде, например. Я видел такое дважды — первый раз давным-давно, ещё в курсантах, и того чудака мы всё-таки спасли, откачали, его тут же из училища выперли, и потом, много лет спустя, я его брал: он заделался поставщиком мальчиков для богатеньких пидоров; лучше бы он так и подох тогда… И вот — второй случай.

Мы сунулись на звук текущей воды. Душ здесь был без наворотов: две простые опанеленные кабинки с серыми пластиковыми занавесками, на которых изображены были пошлые аляповатые алые паруса, — и смесителями на стене. Из одной кабинки торчали ноги. Стволом пистолета я отодвинул занавеску. Вода из смесителя текла не очень сильной струйкой прямо в рот утопленнику. То, что это утопленник, было ясно без вскрытия…

Док отстранил меня достаточно бесцеремонно, наклонился над трупом. Снял с шеи жетон.

— Губан, — сказал он. — Как же так? Странно…

— Что, опять не та смена?

— Да нет, смена та… Не понимаю, командир. Ничего не понимаю. Где-то должны быть какие-то записи…

— Это само собой.

Второго — вторую — нашёл Фест.

66.

Было так: пока мы копались в душевой, он шёл вдоль ряда дверей — а, надо сказать, жилой блок был похож на купейный вагон изнутри, только коридор чуть пошире и двери — скользящие — располагались раза в два пореже. Ну и вагон длиннее. Так вот, Фест пробовал двери и в те, которые приоткрывались, заглядывал.

Пай тенью следовал за ним.

В эту дверь Фест заглянул и уже высунулся было обратно, но замер. На койке под простынёй кто-то лежал. Просто сетка прогнулась, и простыня скрадывала обводы тела.

Фест, отодвинув дверь, вошёл.

Жилая ячейка (комнатой её назвать язык не поворачивался) была аккуратно и уютно обставлена и украшена — насколько это вообще возможно, когда основная мебель — двухэтажная койка и откидной столик — привинчены к полу, а на потолке светится старообразный плафон в проволочной сетке. Над столиком висело зеркало в рамке — правда, расколотое наискось. Верхняя койка — очевидно, необитаемая — была застелена белым пластиковым листом, и на нём стояли три кукольных домика и сидели несколько нарядных тряпичных кукол и пёстрых белок. Тут же, поближе к свету, рос в горшке куст неизвестного растения с жёлтым цветком. На стенах висели акварели…

Фест подошёл к койке и приподнял простыню. Под простынёй лежала девушка с голубыми волосами.

— Ё-кэ-лэ-мэ-нэ… — сказал Фест. — Мальвину замочили. Буратины долбанные.

Пай встал в дверях боком, одним глазом контролируя коридор, другим — комнату.