— И что?

— Как ты думаешь, они с Любой спят, взявшись за руки? Или как ложечки?

— Я тебе загадку встречную загадаю, — сказал я, пропихивая свои щупальца в коридоры, переходы и вентиляционные колодцы. Их было чертовски много, больше, чем могло показаться. — Почему крокодилы, живущие в реке Лимпопо, гораздо длиннее, чем крокодилы, живущие в реке Иордан?

— Э-э… — он даже остановился — по крайней мере, я перестал слышать по интеркому его шаги. — А они длиннее?

— Намного длиннее.

— Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо… (шаги заклацали снова; где это он идёт, по какой лестнице?..) — Это в Африке?

— В Африке.

— А в Африке, а в Африке, на жаркой Лимпопо лежит и плачет в Африке несчастный гиппопо. Любовь и страсть в глазах его, тоска в изгибе губ…

Я услышал (уже не понимая, по интеркому ли — или с помощью моих распластанных повсюду щупальцев) мягкий щелчок предохранителя — и понял, что Фест видит меня, а видеть меня он мог только с одного места, сквозь решётку вентиляции в торце коридора, как раз за моей спиной.

Я сделал движение корпусом вправо, а сам шагнул влево, в дверную нишу. Это было что-то вроде кладовки.

Фест не выстрелил. Я снова услышал движение предохранителя.

— Так что насчёт загадки? — спросил я.

— А в Иордане вообще-то водятся крокодилы?

— Водятся. Но они короче, чем те, которые в Лимпопо.

— А бегемоты?

— Тоже короче.

— Интересная речка.

— Уссышься, до чего интересная.

В стенке кладовки была железная дверь, и я подбирал к ней ключ. По плану, за этой дверью должны быть очистные сооружения.

Дверь открылась, потянуло затхлостью, но не вонью, как можно было ожидать. Пахло, как в давно не проветриваемом сыроватом гардеробе, и где-то в углу стояли вёдра с половыми тряпками…

Я медленно пошёл по трапу. Справа и ниже находились три круглых бассейна, прикрытых мутно-прозрачными колпаками. Под колпаками медленно кружились с трудом различимые тёмные карусели.

— Молчишь? — спросил я. — Сдаёшься?

— Только в смысле разгадки.

— Это потому, обезьяна, что в реке Иордан водятся только обрезанные крокодилы.

Фест заржал. Под это ржание я встал на перила трапа, нащупал решётку вентиляции и подтянулся, повиснув на ней. Вогнал носок ботинка между прутьями. Фест как раз отсмеялся…

Универсальным инструментом я открутил все гайки, кроме одной, верхней левой, на которой решётка и повисла. Аккуратно, не слишком шумя, перенёс своё тело в канал. Там было очень пыльно.

(Фест «активизировался» позже меня, и он ещё не всё знал и не очень ориентировался в своих новых возможностях. Он полагал, что стал очень умным, хитрым и чертовски коварным, и становился всё более умным каждую минуту, и поэтому вот решился на обрезание, чтобы потянуть время и стать ещё умнее — да только ползать ему сейчас трудновато… Он залез в вентиляционную камеру, там можно стоять, а я к нему именно подползал, и в этом было одно из моих преимуществ…)

— А почему ты меня так хотел шлёпнуть, командир?

— Шлёпнуть? Не хотел, нет. Это другое…

— Другое?

— Ну да. Рассматривай это как быстрое повышение по службе.

— Спешка нужна только когда? При ловле блох да при ебле офицерских жён.

— В смысле — раньше начнёшь, раньше кончишь?

— Жизнь без спешки летит слишком быстро, командир. Ты не слышал, кто-нибудь замечал, как она кончается?

— Вот ты мне сейчас и расскажешь…

— Кстати, командир! Наконец-то ученые открыли секрет долголетия ежей.