— Вот ты мне сейчас и расскажешь…

— Кстати, командир! Наконец-то ученые открыли секрет долголетия ежей. Оказывается, никакого секрета нет. Да и живут они, собственно, недолго…

Иногда склонность к старым, проверенным временем вещам очень помогает. Объясняю: современные гранаты, что РГО, что БШГ — взрываются при ударе о препятствие. А старенькие РГД-5 — просто через четыре секунды после того, как отскочит спусковой рычаг. Так вот, если бы я запасся не антиквариатом, а модерном, то сейчас пролетал бы, как фанера: мне нужно было катнуть гранату по каналу, как бильярдный шар: от двух бортов в лузу: канал здесь изгибался под прямым углом, и за углом Фест меня ждал.

А кроме того, он сделал ставку на технику, поэтому уши его были закрыты наушниками, а руки заняты пультом интеркома; я же старательно направлял голос назад (учили нас когда-то и сценической речи, и было дело — старик Куценко тащил меня на профессиональную сцену, да вот не срослось) — в результате Фесту казалось, что я всё ещё где-то там, в зале очистных сооружений; возможно, вожусь с вентиляционной решёткой…

Хорошо, что я не бросил гранату, а быстренько «прощупал» то место, куда она должна была попасть. Феста там не было, был только пульт и пищащий брелок (один из переносных терминалов интеркома, его Фест подобрал где-то в жилых помещениях или вообще снял с трупа, он прихватывал всё блестящее, как сорока или как цыганка; вот, пригодилось).

Отлично. Я быстро, уже не таясь, переместился на то место, откуда недавно убрался Фест.

Где же он сам?

— Ты ведь всё ещё рассчитываешь смыться отсюда, Фест, — сказал я. Мой голос разнёсся по всем точкам громкой связи бытового отсека. — Но как? И зачем? Нам в лучшем случае осталось двенадцать часов жизни и часов восемь сознания. На что же ты рассчитываешь?

На пульте слабо мигнул один из огоньков.

— Ровно на то же самое, на что и ты, командир. Ты ведь тоже намерен выжить.

— Не понимаю, — сказал я.

— Набрасываю схему, — сказал Фест, заворачивая куда-то за угол. — Идея с пуском ракет была дурной, признаю. Но. Берётся кусок чего-то, содержащего вирус. А лучше — берётся живая крыска. Берётся она подмышку. Крыска — под мышку. Под другую мышку берётся агрегат, который стоит в углу. Всё это вместе со мной выдвигается на поверхность, начальству даётся сигнал…

— Знаешь, Фест, — сказал я, — ты какой-то странный. Умный, а дурак. Если это было возможно — почему док этим не воспользовался?

— А он не настоящий, командир. Он — как в том кине про чужого. Помнишь кино?

— Это где всех съели?

— Ага. Вот я и понял: наш док — тоже типа терминатор. Он потом оживёт. Ты обратил внимание: все нормальные люди в голову себе палят, а он — в грудную клетку?

— Профессионал, знает, куда бить. Нет, Фестиваль, тут другое… Ты не задумывался, почему так чётко собрали нашу группу — именно тех, кто тогда в доме был или около? Хряп и Гризли в холодке валялись, их и не включили в состав.

— А Соболь?

— Про Соболя я долго думал. Ты обратил внимание, что он всё время где-то вне поля зрения оказывался? И до операции, и после? А на операции — в самом центре?

— Ну и что?

— А то, что Соболь кормился с двух рук. Компренэ?

— Не компренэ. Никак я этого не могу компренэ. Да и врёшь ты всё.

— Не всё. Я никогда не вру всё. Это бессмысленно. Так вот, я тебе точно говорю: нас собрали по полстране и засунули сюда, глубоко под воду, откуда мы точно не уйдём — почему?

— Ну… почему? Ты сам-то знаешь?

— Догадываюсь.