Атя втягивает носиком воздух, сжимает пасть, чтобы спустя миг разверзнуть челюсти в диком писке. Я готов свернуть шею глупому животному, и видит бог, это единственный выход. А Марина нежно целует рыжую мордашку. И это срабатывает! Котенок молчит! Я потрясен. Ласка, оказывается, не менее эффективна, чем грубая сила.

— Я не врубился. Что это было, Кабан? — пугливо спрашивает Моня.

— Блин, у меня ноги еле ходят, — жалуется «помятое ведро».

— По ходу калеки смылись.

— Им некуда деться, мы их найдем. Теперь сучата мои должники. Особенно колченогий. В следующий раз он пожалеет, что родился.

Джип уезжает. Можно перевести дух. Я задерживаю свою ладонь подмышкой у Марины, слушая, как утихомиривается ее сердце. Даже в самой плохой ситуации есть капля хорошего. Разве посмел бы я так смело обнимать девушку, если бы на нас не напали.

9

В грязное окошко, размером со сложенную газету, протискивается лунный свет. Луна в открытую, а я украдкой наблюдаю, как юбка Марины спадает с ее стройных ног, открывая взору обтягивающие трусики на круглой попке.

Ох, ни фига себе! В метре от меня раздевается самая красивая девушка. Луна видит подобное тысячи лет, а я впервые.

Мы так и остались на заброшенной стройке. Нашли строительную бытовку, убедились, что ею не пользуются, и решили переночевать в ней.

— Душно, — ворчит Марина, плюхаясь на нижнюю полку двухъярусной кровати, сбитой из досок. — Но дверь лучше не открывать.

Бытовка внутри напоминает купе поезда. Я сижу напротив, на симметричном топчане и вижу темную ямочку пупка на втянутом животе девушки. Между задранной футболкой и резинкой трусиков открывается обольстительный участок тела шириной с мою ладонь. Протяни руку и…

Ух! Действительно жарко. И ничего бы не изменилось, даже если бы сейчас за окном завывала вьюга.

— Как тебе это удалось, Паша? Как ты их положил? — Марина опирается щекой на здоровую руку. В ее глазах мерцают угольки любопытства.

Я ложусь на спину и смотрю на струганные доски над головой, пытаясь избавиться от провоцирующего видения гибкого девичьего тела.

— Сам не знаю.

— Но ведь ты и Дэна так же! А я не верила.

— Может они сами съехали в кювет?

— Ну да, скажешь! Чтобы два здоровых лба разом отрубились. Что ты сделал?

— Толком не помню. Хотел, чтобы они застыли. А потом голова сильно болела.

— Надо вспомнить. Это прикольно! — Марина вскакивает и дергает меня за рукав. — Давай тренироваться! Попробуй меня парализовать.

Я поворачиваю взгляд. О, боже! Если до этого доски не смогли завладеть моим вниманием, то сейчас даже яркая молния не отвлекла бы меня от выступающих бусинок сосков под девичьей футболкой.

— Ну, давай же! — Марина нетерпеливо трясет меня. Ее маленькая грудь колышется, а я густо краснею.

— Я не смогу.

— Ну, почему?

— Тогда мне было очень страшно. За тебя. А их я ненавидел.

Марина садится ко мне. Ее обнаженное бедро касается меня и обжигает. Я не знаю, куда деть руки. Кажется, любое дополнительное прикосновение к девушке выведет их из подчинения.

— Бедный. — Она накрывает единственной ладонью мои две. Я с трудом унимаю дрожь. — Ты боялся потерять меня?

Она проводит рукой по моим волосам, и у меня отказывает речь. Да и что я могу сказать? Ответ равносилен признанию в любви. А что такое любовь? Горячее желание, огнем раздирающее мое тело, или та внутренняя боль, которую я почувствовал, когда схватили Марину?

— Ты хороший.