– Второй, – попросил по радио командир взвода, – стряхни с меня этих гадов.
– Тормозни на секунду, никуда остальные не денутся, – попросил «второй».
Он подкатился к напарнику идолгой пулеметной очередью полил соседа. Вблизи было неприятно: это же и не по железу, по людям в упор. Да еще
на собственной советской башне: кровь, осколки костей, мозги, жуть!
А фрицы, воспользовавшись заминкой, уже драпали. Пришлось остановиться для более точной стрельбы. Можно было и догнать: скоростные
показатели позволяли. Никто не ушел, по крайней мере из танков.
Из выпущенных Германией 1500 штук «Т-1» двадцать шесть полегло здесь. Трудно было сказать, кто из двух экипажей положил больше, но свои
люди, как-нибудь разберемся. Сколько еще впереди. Эх, дороги военные!
4. Шпионские беседы
– Не пойму я, бабушка, вас, – спросил Панин без притворства, – как же мог быть голод в сорок втором?
– Так война же, милок, – посмотрела на него старушенция с удивлением.
– Но так ведь не на нашей же территории, бабушка, или я чего-то не понимаю?
– Еще бы на нашей, кто же пустил бы сюда этих окаянных?
– И сильный голод был?
– Я, дорогой, тогда маленькой была, но помню. Вот помню, что отец мой покойный ходил есть в специальную закрепленную за управленцами
столовую. Там их кормили – будь здоров. Честный он у нас был. Мы тут с матерью крохи последние с хлебной порции подбирали, а он не мог
ничего принести оттуда, не положено, видите ли. Мать уж слепнуть начала от недоедания; братишка, царство ему небесное, прыщей своих корку
засохшую сковыривал и жевал. Потом мать уговорила батю – стал брать сына с собой на обед, делил с ним порцию поровну, а мы с мамой смогли
его хлебный брикетик лопать. Как я тогда брату завидовала. Залезу на окно и плачу, говорю маме: «Папка меня не любит, он только Павлика
любит!» И мама плачет со мной, не знает, что сказать. Такое было время. – Старуха уставилась перед собой, погрузившись взглядом во
внутреннее пространство, сквозь годы и пласты памяти.
«Неужели она правда так стара? – раздумывал Панин. – Неужто помнит эту неизвестную нам Вторую мировую?» Старуха представляла собой
историческую ценность, стоило потратить время и поговорить с ней еще о тех далеких событиях. Он даже увлекся. Он даже несколько потерял
бдительность. А ведь вокруг был мир, реальный, хоть и параллельно расположенный, сложный, живой и опасный для пришельца.
Милиционера Панин заметил, когда тот был совсем рядом, он оказался так близко, что даже, наверное, слышал обрывок их милой беседы.
– Сержант Лазарев, московская милиция, – представился он, козырнув и глядя на Панина очень внимательными, прищуренными глазами. – Прошу
предъявить документы! И вас, гражданочка, тоже!
– Так я же здесь, милок, живу, дома у меня паспорт, квартира «пять», кого хочешь спроси, – раскраснелась старушка.
Панин полез в карман, между делом изучая окрестности в поисках остальной московской милиции. Но город был велик, нужно было бдить во всех
районах – в визуально наблюдаемой местности хватало сержанта Лазарева.
– Я здесь по служебному делу, сержант, – переходя на полушепот, сообщил Панин. – Вы своим появлением можете нарушить план нашей операции. |