А из меня вышла библиотекарша — с низким жалованьем и несколькими сотнями тысяч долга, который надо отдавать за учебу. Правда, разносторонне образованная. На пианино я больше не играю, зато теперь освоила «Жни да жни овес» на губной гармошке. Не мне указывать Бенни-Богачу с Рябиновой усадьбы, как ему жить.

На другой день я не подходила к телефону. Боялась, что звонит Бенни. Впрочем, я еще больше боялась, что это окажется не он, поэтому взяла на работе трехдневный отпуск и сообщила папе: я еду к нему.

Некоторые люди совершенно точно знают, в какую минуту почувствовали себя взрослыми. Мэрта утверждает, что повзрослела, застукав мать в постели с рыжим соседом. У них в семье рыжая только сама Мэрта.

Я же обрела зрелость за эти три дня в родительском доме.

Не могу сказать, что мне открылись какие-то семейные тайны. Если они и существуют, то погребены под слоем материкового льда. Не могу сказать, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Папа скрепя сердце пропустил заседание клуба «Ротари» и развлекал меня жалобами на отвратительную работу сотрудников социальной службы, помогающих ему по хозяйству. В промежутках между жалобами он молчал. Не задал ни одного вопроса про мою жизнь, о маме бросил лишь: «Там, где она теперь, хотя бы хороший уход! Только у меня нет сил бегать туда с посещениями, а на тебя она рассчитывать не может!» Неправда, подумала я, она может рассчитывать на меня — во всяком случае, в ближайшие дни. Я пойду к ней, и буду держать ее за руки, и проверю, так ли это замечательно, как было прежде.

Я навещала ее все три дня. В одно из посещений она спросила: «У тебя что, милая, сегодня окно в школе?» Из остальных ее пространных речей я понимала очень мало. Мамина голова стала вроде телефонного коммутатора, который неверно соединяет линии.

На обратном пути я подумала, что, если бы мне понадобилось заполнить в анкете графу «Ближайшие родственники», я бы запросто могла оставить ее пустой. А если я сейчас по ошибке открою дверь не в туалет и вывалюсь из поезда в темноту, мир едва ли изменится.

36

Много дней подряд я изматывал себя работой, только бы не быть дома, когда зазвонит телефон. Я даже начал валить лес, хотя обычно стараюсь не заниматься этим в одиночку: слишком много знаю лесорубов, которые либо не смогли выбраться из-под упавшего не в ту сторону ствола, либо вынуждены были ползти из леса с отпиленной ногой. А еще я думал: если со мной что-нибудь случится, кто поместит в газете некролог? И перед глазами возникал самый длинный в мире некролог, подписанный 24 коровами (честь по чести, с кличками и номерами).

Не скажу, что я совсем сирый и бесприютный. Скоро Рождество, и мне поступило штук десять приглашений от разных людей праздновать его с ними. Во-первых, от родственников, но они живут далеко и должны соображать, что я не могу нагрянуть к ним с коровами. Еще меня приглашало несколько семейств из деревни. Например, бездетные пожилые супруги, которые были материными ближайшими друзьями: если я приду на Рождество к ним, они будут вне себя от радости и станут меня всячески обхаживать. Ну и, понятное дело, Бенгт-Йоран с Вайолет, которые считают само собой разумеющимся, что я завалюсь к ним. Видимо, так тому и быть, тем более что рождественский стол Вайолет — это тебе не хухры-мухры.