|
Поэтому нет ничего легче, как оклеветать или превознести страну: не нужно выдумывать фактов, стоит только обратить внимание преимущественно на те факты, которые подтверждают заранее составленное мнение, закрывая глаза на те, которые противоречат этому мнению. Таким образом, никого не обманывая вымышленною ложью, можно уверять, что французы – народ суровый, тяжелый, расчетливый, корыстный; а англичане – народ живой, легкий, увлекающийся, симпатичный и даже – чего доброго – гуманный!..[5 - Пародийный пересказ рассуждений и статьи Шевырева «Взгляд русского на современное образование Европы» («Москвитянин», 1841, № 1).] При этом случае, очень удобно можно доказать, что везде и все худо, что Европа гниет, что железные дороги ведут в ад, и тому подобные странности… Но эти странности, – чтоб не назвать их иначе, – бывают еще смешнее, когда путешественник худо играет принятую на себя по расчетам роль; когда в нем невольно проглядывает подобострастное удивление к предметам, в отношении к которым он силится выказать притворное равнодушие. Так иной, говоря с презрением о Беранже, Жорже Занде, Викторе Гюго, – вдруг падает на колени перед каким-нибудь Ламартином, каким-нибудь Альфредом де Виньи, каким-нибудь господином де Бальзаком[6 - Пренебрежительное отношение к современной ему французской литературе Шевырев высказал в статье «Взгляд русского на современное образование Европы». Среди французских писателей Шевырев выделял лишь Бальзака (см. его мемуары «Парижские эскизы. Визит Бальзаку». – «Москвитянин, 1841, № 2).]. Такие путешественники в обоих случаях обнаруживают дикость нравов, несмягченных цивилизациею и образованием.
Путешествия пишутся иногда в форме ежедневных записок, – и тогда центром описаний делается личность самого путешественника. Эта форма чрезвычайно интересна и увлекательна. Разумеется, для этого прежде всего нужно, чтоб личность путешественника не только не оскорбляла своим цинизмом, но еще и заинтересовывала бы читателя благоуханным впечатлением своей непосредственности. Но каково же будет это «благоуханное впечатление», если путешественник рассказывает вам, как и что покупал он на площади?.. Такая простонародная, площадная и циническая сцена не может быть приятна даже и тогда, когда дело идет о дырявом плаще; но каково же, когда вопрос заключается в сапогах или в чем-нибудь еще более домашнем?.. Что за удовольствие для читателя узнать, что наш путешественник так чужд чувства изящного, что приходит в исступление при виде прекрасных, но бесполезных вещей, которыми любит окружать себя образованное чувство даже и в житейских мелочах и на которые даже бедный, но эстетически настроенный человек нашего времени охотно уделяет часть своих средств, как на необходимости?.. Наш век не любит чопорной изысканности в формах, но он еще далее от цинической неопрятности в наружности. Есть люди, которые и в халате умеют быть пристойными; но есть люди, которые и во фраке оскорбляют чувство приличия. Автор может показаться своим читателям и в халате; но подобные фамильярности с его стороны не должны впадать в цинизм. Записки путешественника не только могут, должны быть просты; но всему есть границы, полагаемые чувством и смыслом, и отрывистые отметки, подобные следующим: «Ели, легли спать; – вчера пошли было в дешевый кабак обедать – на дороге застиг проливной дождь, – писали с женой письма»[7 - Критик пародирует рубленые фразы и лапидарный слог путевых записок М. П. Погодина, публиковавшихся в «Москвитянине» («Месяц в Париже» – 1841, № 1–2; «Еще две недели в Париже» – 1841, № 3; «Венеция» – 1841, № 5).] – напомнили бы собою записки прославленного Гоголем титулярного советника Попрыщина…[8 - Поприщин – герой «Записок сумасшедшего» (1835) Гоголя. |
