— Ты не вышла к обеду. Тебя лихорадит? — спросил Эрнест. Он подошел ближе и сел на кровать. Полина села с другой стороны, и они смотрели на меня родительским взглядом. Это было так странно и нелепо, что я не удержалась от смеха.

— Что смешного? — удивилась Полина.

— Ничего, — ответила я, все еще улыбаясь.

— Она бывает очень загадочная, правда? — сказала Полина Эрнесту.

— Обычно нет, — возразил Эрнест. — Но сейчас — действительно. Что тебя беспокоит, Кошка? Ты хорошо себя чувствуешь?

— Наверное, нет, — сказала я. — Думаю, мне стоит отдохнуть вечерок. Вы не возражаете?

Полина выглядела очень расстроенной, и я поняла, что она искренне беспокоится за меня — непонятно только почему: наверное, католическое воспитание пробуждало в ней доброту вот в такие неподходящие моменты — требовалось, чтобы я была здоровой, дружила с ней и одобряла все происходящее. В том числе и то, что она уводит моего мужа.

— Пожалуйста, уходите, — попросила я.

Их глаза встретились над моей постелью.

— Прошу вас. Пожалуйста.

— Позволь попросить хозяйку принести тебе поесть, — сказал Эрнест. — Иначе ты ослабеешь.

— Ладно. Мне все равно.

— Давай я этим займусь. Мне будет приятно, — вызвалась Полина и пошла договариваться с хозяйкой, как это сделала бы жена.

— Значит, все улажено, — сказала я, как только за ней закрылась дверь.

— Ты о чем?

— Она может взять бразды правления в свои руки. И будет прекрасно заботиться о тебе.

— Ты нездорова. Тебе надо отдохнуть.

— Ты прав, я нездорова. Вы меня убиваете — оба.

Он опустил глаза.

— Мне тоже нелегко.

— Знаю. Мы несчастные, жалкие люди — все трое. Если б не наша осторожность, никто из нас не прошел бы это испытание без больших потерь.

— Я думаю то же самое. Чего ты хочешь? Что нам может помочь?

— Похоже, слишком поздно. А ты как думаешь? — Я посмотрела в окно, на улице быстро смеркалось. — Тебе лучше идти, или ты опоздаешь на коктейль к Мерфи.

— Плевать.

— Тебе не плевать, и ей тоже. Иди. На сегодняшний вечер она будет тебе женой.

— Не терплю, когда ты так говоришь. Тогда я начинаю думать, что мы все разрушили.

— Так и есть, Тэти, — грустно сказала я и закрыла глаза.

43

Хотелось бы мне сказать, что на этом все кончилось, и то, что открылось нам в тот день, положило конец всем договоренностям. Мы агонизировали в полном смысле слова, но что-то заставляло нас пребывать в этом состоянии еще недели — так животное с отрубленной головой может какое-то время двигаться.

На следующей неделе начиналась фиеста в Памплоне. Еще в начале лета было решено, что с нами поедут Джеральд и Сара Мерфи; планы мы не изменили, отправив Бамби, у которого прошел кашель, с Мари Кокотт на несколько недель в Бретань.

В этом году мы остановились в гостинице «Кинтана» в номерах напротив номеров тореро. Каждый день мы занимали лучшие места у самой арены, платил за которые Джеральд. А вечера проводили за одним и тем же столом в кафе «Ируна» в белых плетеных креслах и напивались в стельку. Эрнест, как обычно, был страстным болельщиком и занялся просвещением Джеральда и Полины с тем же тщанием, как делал это раньше со мной, Дафф, Биллом Смитом, Гарольдом Лоубом, Майком Стрейтером и любым, кто хотел его слушать. Джеральд относился серьезно ко всему, что касалось корриды. Эрнест взял его на арену к любителям, и они оба испытывали свое мужество, состязаясь с годовалыми бычками; Эрнест на этот раз был безо всего, а Джеральд — вцепившись в плащ побелевшими пальцами.