Ролан, положив морду на передние лапы, спал или, скорее, притворялся спящим. Услышав свое имя, произнесенное резко, отрывисто, — а именно так подзывает собаку настоящий охотник — Ролан вскинул голову и посмотрел на Жана Робера.

Тот еще раз позвал пса, похлопав рукой по ноге.

Ролан поднялся на передние лапы, но продолжал сидеть в позе сфинкса.

Жан Робер позвал в третий раз.

Ролан подошел, положил голову ему на колени и дружески посмотрел на него.

— Бедный пес! — ласково проговорил поэт.

Ролан тихонько заскулил, словно жалуясь.

— О! — произнес Жан Робер. — Твой хозяин Сальватор был прав: похоже, мы друг друга понимаем.

При этом имени собака радостно тявкнула и повернула голову в сторону двери.

— Да, — подтвердил Жан Робер, — он в соседней комнате с твоей хозяйкой Фраголой, правда?

Ролан подошел к двери, прижался мордой к щели внизу, с шумом втянул воздух, возвратился к поэту и, прикрыв живые, умные, почти человеческие глаза, снова положил голову к нему на колени.

— Посмотрим, что у нас за родословная, — проговорил Жан Робер. — Дай-ка лапу!

Пес поднял широкую лапу и с непостижимой доверчивостью положил ее в аристократическую руку Жана Робера.

Жан Робер стал внимательно разглядывать промежутки между пальцами собаки.

— А-а, так я и думал… Сколько же нам лет?

Он заглянул псу в рот и увидел два ряда страшных зубов цвета слоновой кости, однако коренные были уже немного источены.

— Так! — заметил Жан Робер. — Ты уже не первой молодости; будь ты женщиной, ты бы качал еще лет десять назад убавлять себе года! А был бы ты мужчиной, стал бы скрывать возраст теперь.

Пес оставался невозмутим. Кажется, ему было совершенно безразлично, что Жан Робер знает его возраст. Видя это, поэт продолжал осмотр, надеясь напасть на нечто такое, что расшевелило бы Ролана.

И случай не замедлил представиться.

Как мы говорили, шерсть Ролана напоминала львиную, хотя была несколько длиннее и курчавее, особенно на животе. Жан Робер заметил на правом боку, между четвертым ребром и пятым, белое пятно диаметром в семь-восемь линий.

— А это еще что такое, бедняжка Ролан? — спросил он.

И надавил пальцем на пятно.

Ролан жалобно взвизгнул.

— О, да здесь шрам, — заметил Робер.

Поэт знал, что раны и ожоги разрушают красящее вещество, циркулирующее в капиллярах ткани; ему доводилось видеть, как на конном заводе вороным коням выжигали на лбу белую звездочку, прикладывая горячее яблоко. Вот почему он догадался, что это рана или ожог.

Скорее все-таки рана, потому что он нащупал шрам.

Он осмотрел левый бок.

И там он нашел такую же отметину, только чуть ниже.

Робер и до нее дотронулся пальцем — пес взвизгнул еще жалобнее.

Молодой исследователь понял причину: он нащупал костную мозоль — с левой стороны у Ролана было сломано ребро.

— Ну что же, дорогой Ролан, похоже, ты, подобно своему великому тезке, был на войне?

Ролан поднял голову, приоткрыл пасть и издал воющий лай, от которого Жана Робера пробрал мороз.

Этот лай был таким жалобным и заунывным, что Сальватор выглянул из соседней комнаты и спросил:

— Что это с Роланом?

— Ничего… Вы мне посоветовали с ним поболтать, — с улыбкой отвечал Жан Робер. — Я попросил его рассказать о себе, он как раз этим и занимается.

— Что же он вам рассказал? Ну-ка, ну-ка! Мне бы очень хотелось узнать правду.

— Зачем ему лгать? — промолвил Жан Робер. — Он же не человек!

— Это лишний повод, чтобы вы пересказали мне ваш разговор, — продолжал Сальватор с настойчивостью, в которой слышалось некоторое беспокойство.