– Мать его звонила, сказала, он отлеживается после вчерашнего. Сегодня не придет.

– Прекрасно, просто замечательно, – свирепо одобрил Опалин, – конечно, угрозыск – это такое место, куда каждый приходит, когда хочет. Подумаешь, работа! Подумаешь, дело надо делать! – Он бросил бумагу на второй стол, стоящий в кабинете, круто повернулся к Казачинскому, вытащил изо рта папиросу и повысил голос. – А всего-то увидел труп человека, которому перерезали горло. Надеюсь, вы не собираетесь падать в обморок, если нам попадется зарезанный?

– Ну, я… – пробормотал Юра, лихорадочно ломая голову, как себя вести и что вообще сказать, чтобы не восстановить против себя вспыльчивого и непредсказуемого собеседника.

– Почему петлицы зеленые? – требовательно спросил Опалин, кивая на его воротник.

– Я… Мне такую форму выдали. Сказали, другой нет…

Иван смерил своего нового подчиненного хмурым взглядом.

– Сто лет уже не носят зеленые петлицы, – проворчал он, остывая. – И фуражку такую – тоже… Черт знает что!

Не зная, что делать, Казачинский поспешно снял фуражку – и тут же позорным образом выронил, после чего ему пришлось нагибаться и подбирать ее с пола. Пока он проделывал все эти манипуляции, его коллеги обменялись взглядами, которые были куда красноречивее любых слов. Взгляд Опалина выражал искреннее недоумение, что этот недотепа собирается делать у них в угрозыске; взгляд старика был полон сочувствия и призывал набраться терпения. Сделав раздраженный жест, Иван сунул в рот папиросу, заложил руки в карманы, подошел к окну и стал к собеседникам спиной.

– Скажи, чем ты вообще занимался до того, как к нам попал? – дружелюбно спросил старик у Казачинского.

– Ну, много чем, – оживился Юра.

– Школу-то хоть окончил?

– Да. Семилетку.

– А после школы что?

– Работал.

– Где?

– Да по-разному. И на заводе, и на зубного техника учился, и лошадей, бывало, объезжал.

– Лошадей? – уже безнадежно спросил старик.

– Ну… да. А еще в кино трюки делал. Я трюкач.

– А почему не актер? Внешность у тебя вроде подходящая, – хмыкнул собеседник.

Юра насупился. Нет, к своей внешности этот красивый брюнет с ямочкой на подбородке не имел никаких претензий. Но…

– Да пробовал я поступить в актерский техникум, – признался он в порыве откровенности. – И меня даже хвалили… Но потом экзаменатор мне говорит – молодой человек, я, конечно, могу вас взять, но подумайте сами: кого вы будете играть? Эпоха, говорит, требует пролетарских типажей, а какой из вас пролетарий? – Казачинский конфузливо хихикнул. – Смешно, да? У меня в роду все крестьяне да рабочие, а мне говорят – не похож я на пролетария. А для белогвардейцев и всякой такой нечисти, сказал мне экзаменатор, у вас лицо слишком положительное…

– Положительное, значит? – вздохнул старик.

– Ага, – подтвердил Юра, лучась улыбкой.

Судя по всему, собеседник Казачинского собирался продолжить свой допрос, но тут, к счастью, их прервал телефонный звонок. Стоящий на столе Опалина аппарат разразился сиплым треском, и – Юра так и не понял, как именно это случилось, но уже в следующее мгновение Иван оказался возле телефона, хотя только что стоял у окна в другом конце кабинета.

– Уполномоченный Опалин слушает. Да… хорошо… понял.

Он повесил трубку и повернулся к остальным.