|
Исаев видит цифры. Их целая колонка, они пляшут у него перед глазами. А цифры эти говорят: Вам предстоит изыскать возможность отъезда вместе с наиболее реакционной частью белогвардейцев в эмиграцию, для того, чтобы мы смогли знать через вас о новых заговорах против республики, которые, бесспорно, будут организовываться. Дзержинский Исаев прочитывает шифровку еще раз, медленно сжигает ее на свече, растирает пепел по дощатому полу сапогом, потом тихо говорит: – Давайте сюда Гиацинтова. Полковника вводят в землянку. Взгляд его сейчас кроличий, глаза красные, быстрые. – Ну? – спрашивает его Исаев. – Как, Кирилл Николаевич? – Плохо, Максим Максимыч. – Понятно, что плохо. Так «да»? – Вы имеете в виду мою работу на вас? – Именно. – Я согласен. – Так сразу? – Я же у вас, что мне остается делать? – Достойно умереть. – Не хочу. – И правильно. – Гарантии? – Ваша помощь. – Пожалуйста. – Мне нужны все группы, которые вы отправили к нам в тыл. – Гарантии? – повторил полковник. – Честное слово. – Вы же разведчик. – Именно. – Этого мало. – Ладно. Вы на протяжении ближайших двух трех лет будете нам нужны. У вас есть люди в парижских эмигрантских кругах? – Да. – В берлинских? – Тоже. – Это залог вашей жизни. Я у вас не прошу сейчас рекомендательные письма к ним. Но они мне вскорости понадобятся. В сопроводиловке я это написал. – В какой сопроводиловке? – Это наше словечко, надо бы знать. В бумаге, которую передадут мои люди вместе с вами в штаб, в Читу, а затем в Москву. – Меня отправят туда? – Конечно. И если вы вздумаете шутить по дороге, вас пристрелят. Это я вам обещаю. А что делать? В вашей профессии, как вы говорите, самое опасное – заиграться… – Я не пойду туда! – Бросьте, Кирилл Николаевич, пойдете. Когда Гиацинтова увели, Исаев спросил: – А как я туда с пустыми руками приду? По легенде ж я зверя преследую. – По чему? – спросил Суржиков уважительно. – По легенде, – улыбнулся, вздохнув, Исаев, – есть такое у нас словечко… – Мы сначала думали вас вязать, – сказал Суржиков, – больно вы на харю то аккуратный. Сомнение было взяло. А что касаемо зверя, так мы изюбренка подстрелили, можем отдать, чтоб вам не с пустыми руками… * * * Дверь Тимохиного зимовья открылась, Исаев сделал шаг в комнату, забитую сыщиками и следователями, и упал. За спиной у него был изюбренок, килограммов на шестьдесят. – Двадцать километров пер, – прохрипел он, – никто встретить не смог, сволочи! Спать хочу. Там, в тайге, еще большой лежит – по следам найдете. И, сняв шапку с мокрой головы, он лизнул сухим, шершавым языком снег, занесенный кем то из сыщиков в заимку. Стало очень тихо. Все недоуменно переглядывались, а потом к Исаеву подошла Сашенька с сияющими глазами, стала перед ним на колени и принялась целовать его воспаленное, сухое лицо. Ванюшин, кривя лицо, сказал: – Дерьмо вы, а не сыщики, чем деньги вам платить, так лучше учить проституток китайской грамоте. «Убийство», «допросик», – передразнил он контрразведчиков и смачно, презрительно сплюнул. Те переглянулись и ничего не ответили. Ванюшин по шутовски согнулся и шепнул Исаеву на ухо: – А патрон, судя по твоим словам, был один, Максим… Как же двоих зверей ухандокал, а, маленький мой? * * * Через три дня полковник Суходольский, назначенный Меркуловым исполняющим обязанности начальника контрразведки, вызвал Исаева через подставных лиц на свидание в оперативный отдел штаба молчановской армии. |
