|
Бриннер сегодня празднует день рождения своего младшего сына Юлия. Сероглазый крутолобый красавец мальчик – любимец самого богатого человека Приморья. Там же, у Бриннеров, американский консул, от которого ни на шаг не отходит французский атташе. По видимому, генерал Тачибана поручил ему наблюдать за американцем – не договорился бы о чем с Меркуловым младшим. Фривейского узнавали. Военные козыряли ему, штатские, еще издали содрав котелок, почтительно торопились пожать руку личному секретарю премьера. – Объявляю второй заезд, – прокричал в громадный мегафон ведущий. – Вместо Смарагда, объявленного в программе, пойдет Изидра под управлением жокея Рооша. – Изидра ничего, – прилаживая бинокль, сказал Фривейский, – пожалуй, я буду ставить на нее. – Не советую. – Отчего? – Она стоит в первой четверти. – Откуда такие сведения? – Слишком резва. Молодость я ценю в женщинах, в лошадях мне ближе опытность. – Ах вы, повеса, – улыбнулся Фривейский, не отрываясь от бинокля. – Но какие стати, послушайте! Нет, нет, я играю Изидру. – Пари? – Зря вы… Имейте в виду – выиграю. – Может быть. И тем не менее. Я сегодня буду три раза играть на пари и четыре раза на тотализаторе. – Отчего такая странная цифра? – В сумме получается семь, а семерка похожа на лебедя. – Исаев, вы пишете стихи? – Не вгоняйте меня в краску. – Сколько ставите против меня? – Десять долларов. – Не сходите с ума. Пять – от силы. Мне жаль вас. На кого вы? – Я сыграю на Савредону. – Господа, – обратился Фривейский к двум генералам из генштаба, сидевшим рядом, – прошу вас быть свидетелями того, как я отговаривал Исаева от пари. Фривейский отошел к окошкам тотализатора и поставил деньги на свою лошадь. Исаев видел, как крепко были зажаты билеты в маленькой и потной руке секретаря правительства. Не жарко, а у него все одно испаринка на висках проступила. Это значит – волнуется Фривейский. А как же ему не волноваться? Он не купец, у него доходы только от кабинетной работы. Прозвучал колокол. Кони приняли старт. Ипподром сначала исподволь, сдержанно, а потом все ровней и ровней начал шуметь – поддерживали фаворитов: каждый своего. Лица некоторых зрителей застыли, другие враз употели до серебряной испарины на лбу, третьи орут что есть мочи. Исаев аж на стул вскочил, вопит, руками над головой машет; Фривейский, наоборот, вдавился в свое кресло, сжался комочком. Казалось, что лошади еле еле бегут – так обманчиво видится с трибуны все происходящее на гаревой дорожке. И то, что жокеи стегают по крупам взмокших лошадей, и то, что коляски их раскачивает из стороны в сторону, словно челноки на волне – так стремительна скорость, набранная, за три первые четверти круга, и то, что они гортанно кричат на лошадей злыми голосами, – все это кажется декоративным, как и средневековые наряды наездников. Первой пришла Изидра. Фривейский вытер лицо тугим платком голландского полотна. – Ну с, – сказал он тонким голосом, – денежки просим на ладошку! – Алчны вы. – Ух, алчен! – хохотнул Фривейский. – Господа, извольте засвидетельствовать от сплетен – я предупреждал Исаева и отговаривал от пари. Генералы завистливо смотрели на Фривейского, который всеми силами старался скрыть радость. Но она прет из него: деньги, выигранные на бегах, – особые деньги, они будто сухое шампанское – легки, игристы, хмельны. |
