Изменить размер шрифта - +
В нем угадывался махрат, особенно говорил об этом блеск его черных, постоянно настороженных глаз, однако тонкие черты, присущие его народности, с трудом просматривались под множеством оспин, покрывавших его щеки. Этот мужчина в полном расцвете сил производил впечатление человека гибкого и крепкого. Имелась и особая примета — на левой руке недоставало одного пальца. Волосы его были окрашены в красный цвет, он ходил босиком, на голове носил тюрбан, тело едва прикрывала ветхая шерстяная рубашка в полоску, перехваченная поясом. На груди яркими красками были нарисованы символы двух принципов индуистской мифологии — охранительного и разрушительного: голова льва четвертого воплощения Вишну, три глаза и символический трезубец свирепого Шивы.

Между тем явное и вполне понятное волнение охватило улицы Аурангабада, особенно те из них, где шумела разноплеменная толпа нижних кварталов. Люди сновали там взад-вперед, выйдя из жалких лачуг, служивших им жильем. Мужчины, женщины, дети, старики, европейцы и местные жители, солдаты королевских и туземных полков, всякого рода попрошайки, крестьяне из окрестных деревень собирались группами, с жаром спорили, жестикулировали, обсуждая объявление, прикидывали возможности получить большую награду, обещанную правительством. Возбуждение царило не меньшее, чем перед колесом лотереи, где самый большой выигрыш составляет две тысячи фунтов стерлингов. Можно добавить даже, что на этот раз любой мог вытянуть выигрышный билет, и им была голова Данду Панта. Правда, требовалось особое везение, чтобы повстречать набоба, да и немалая смелость, чтобы схватить его.

Факир — явно единственный из всех, кого не прельщала надежда на получение награды, — расхаживал в толпе, время от времени останавливаясь и слушая, о чем говорят, как человек, который мог бы извлечь из этого какую-то пользу. Он не вмешивался ни в какие разговоры и не раскрывал рта, но глаза и уши его были открыты.

— Две тысячи фунтов стерлингов тому, кто выдаст набоба! — воскликнул один из толпы, вздымая к небу крючковатые руки.

— Не выдаст, — ответил другой, — а поймает, это совсем другое дело!

— А ведь и правда, набоб не тот человек, чтобы позволить схватить себя без яростной борьбы!

— Но разве не говорили недавно, будто он умер от лихорадки в джунглях Непала?

— Ничего подобного, неправда! Хитрый Данду Пант решил прослыть мертвым, чтобы жить в большей безопасности!

— Ходили слухи, что его даже похоронили в лагере на границе!

— Ложные похороны, чтобы сбить с толку!

Факир и глазом не моргнул, услышав, что о последнем факте говорится тоном, не допускающим никаких сомнений. Однако на лбу его собрались морщины, когда он услышал, как некий индус — один из наиболее возбужденных в толпе, с которой смешался факир, привел подробности, слишком точные, чтобы быть недостоверными.

— Известно лишь, что в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году набоб укрывался вместе со своим братом Балао Рао и прежним раджей Гонда Деби-Букс-Сингхом в лагере, у подножия одной из гор Непала. Там, теснимые английскими войсками, все трое решили перейти индокитайскую границу. И вот, прежде чем это сделать, они решили для того, чтобы распространить слухи о своей смерти, устроить похороны. Но если что и похоронили, то только палец левой руки, который они отрезали перед этим обрядом.

— Откуда вы все это знаете? — спросил кто-то из слушателей индуса, говорившего с большим апломбом.

— Я присутствовал на похоронах, — отвечал тот. — Солдаты Данду Панта взяли меня в плен, мне удалось бежать лишь шесть месяцев спустя.

Все время, пока индус рассказывал, факир не спускал с него глаз, предусмотрительно спрятав искалеченную руку под шерстяным лоскутком, прикрывавшим его грудь.

Быстрый переход