Андрей объяснил. Руди залопотал, как безумный, то и дело гортанно вскрикивая, размахивая перед носом Андрея руками и повторяя по-русски:

— Понимайшь? Понимайшь?

Он втолковывал, что акуле совсем не обязательно переворачиваться плавником вниз, достаточно слегка завалиться набок.

— Испугалась? — спросил Андрей, наклоняясь к Настасье.

— Не-а, — простодушно ответила девочка. — Ты бы меня защитил. Шашлыки на Жориных шампурах, хоть и свиные, получились на славу.

Дети были накормлены первыми и, осоловев, разлеглись на подстилке. Взрослые отнесли столик в тень и неторопливо разговаривали за едой.

— Не надобно нам роскошу и приправ чужестранных, — благодушествуя, сказал Иван Петрович, — дабы придать вкус доброте мяс и рыб…

Узкие плечи его, ноги и цыплячья грудь стали ярко-розовыми, на лицо он надвинул свой белый полотняный картуз.

— А мой, — ни с того ни с сего проговорила Тамара, — с утра накурился, сидит остекленелый… глядит перед собой и молчит.

Вислогрудая и узкобедрая, в черном глухом купальнике, Тамара стеснялась своей худобы, она похожа была на маленькую терракотовую фигурку первобытной женщины, и круглые очки, закрывавшие половину ее обезьяньего лица, этому впечатлению не противоречили. Рядом с Тамарой мама Люда выглядела даже упитанной. Впрочем, купальник ее ярко-красный «бикини», по мнению Андрея, мог бы быть и поскромней: мать семейства, не девочка.

— Ребята, — сказал Иван Петрович, — пошли бы вы, погуляли по бережку. Но дети настолько разомлели от еды и солнца, что никто не тронулся с места.

— Я б никогда не вышла за иностранца, — понизив голос, сказала мама Люда, — ты уж меня, Тамарочка, извини. Человек в других условиях сформировался, все объяснить ему — жизни не хватит. В лес за грибами пойдешь — он тебе такого насобирает! Ужас подумать!

— Мама, ну что за глупости ты говоришь! — лениво подал голос Андрей. — При чем здесь грибы?

— Нет, Андрюша, не глупости, — сказала Тамара. — В том-то и дело, что не глупости…

Лицо ее еще больше сморщилось, она сняла очки и полезла в сумку за платком. Руди, приподняв голову, за нею наблюдал.

— А у Андрюши что мать ни скажет — все глупости, — обиженно промолвила мама Люда.

— Не сердись на него, — сморкаясь и вытирая слезы, сказала Тамара. Если бы ты слышала, как дочка со мной говорит! «Всю печенку ты мне проела со своей Россией! Не знаю я твою Россию — и знать не хочу. Было бы там хорошо — ты бы оттуда не убегала…»

— А ты бы ей сказала: «Поезжай, посмотри».

— Не хочет. Боится, я думаю.

— Чего боится?

— А что наденут на нее ватник и заставят, как в кино, рельсы укладывать.

— Ребята, — вновь подал голос Иван Петрович, — ступайте, побегайте у воды. Раскиснете лежа на солнце.

Руди, как будто и ждал второго призыва, вскочил и, схватив Андрея за руку, стал его поднимать.

— Пойдем, пойдем! — бормотал он при этом. — Фламинго покажу, много фламингов, кр-ра-сивые!

— Только далеко не заходите! — крикнула вдогонку детям Людмила.

Оглядываясь на оливковую даль океана, по которой неправдоподобно белый на солнце плыл сухогруз, Андрей и Настя шли по глубокому песку вслед за неутомимым Руди. По недомыслию пустились в путь босиком, т приходилось все время смотреть под ноги, потому что песок был усеян острыми ракушками, клешнями, обломками панцирей, ореховой скорлупой.