Подготовка заняла, практически, всю ночь. Сложнее всего было справиться с пушками. Ведь их надо было перетащить на новое место, не наделав при этом шума. Это оказалось очень непросто. Дошло до того, что лили воду на ступицы, чтобы избежать скрипа колёс. Они хоть и были обильно смазаны, а все равно поскрипывали. Политые водой, практически не издавали ненужных звуков. Правда, хватало ненадолго, но мы ведь и не торопились. Поэтому лили воду часто, не жалея.

Атаковали мы перед самым рассветом. Всё началось, как и было задумано, с уничтожения охраны лошадей. Правда, с той стороны прозвучал только один выстрел вместо пяти. Как потом выяснилось, четверо караульных нагло спали и их удалось взять в ножи. Одного выстрела с лихвой хватило, чтобы вызвать переполох в лагере противника. Дождавшись, пока, как можно большее количество врагов окажется на ногах, мы произвели залп из пушек. Картечь, выпущенная с полусотни метров по такой толпе — это страшно и очень губительно. Не могу сказать, сколько человек мы уничтожили этим залпом. Много, очень много. Но, самое главное, в рядах противника началась паника. Она дала возможность перезарядиться и повторить залп. Кроме этого, ещё и взять в плен часть разбегающихся врагов. По крайней мере, тех, кто побежал в сторону лошадей или по дороге, обратно к тракту. Бойцы, когда к ним начали бежать паникующие французы, сначала встретили их огнём из ружей, а потом из пистолетов. После залпа из пистолетов кто-то из наших людей додумался орать по-французски, чтобы враг сдавался. Это принесло свои плоды. Убегающие замешкались, услышав эти крики и залп со стороны дороги. Из-за этого дождались второго града картечи от вновь выстреливших пушек. После второго залпа осталось собрать выживших врагов в кучу. О каком-либо сопротивлении речь больше не шла. Мы победили.

Народ в предрассветных сумерках собирал трофеи и радовался одержанной победе. А из меня, как будто стержень вытащили. Я уселся прямо на землю возле одной из пушек и задумался:

— На хрен мне все это надо? Уже, можно сказать, проживаю третью жизнь, а покоя, как не было, так и нет. Что в первой жизни носился по миру, как угорелый, что вторая пронеслась мимо меня со страшной скоростью, что сейчас вместо того, чтобы наслаждаться обществом любимой женщины и жить спокойно, я зачем-то рискую. Как будто у меня этих жизней впереди немеряно. Глупо как-то все, нерационально. Знаю, что этих французов и без меня отсюда выметут, как мусор из-под ног, а все равно рискую и лезу, куда не попадя. Дурак, наверное. Что тут ещё скажешь?

Долго заниматься самокопанием не позволили подошедшие офицеры с горящими от азарта глазами. Сразу же начали высказывать мне свое восхищение одержанной победой и поздравлять с блестящей викторией. Гляжу на радость этих, по сути, пацанов, и почему-то ещё больше начинаю грустить. Чтобы хоть как-то отреагировать на их слова, не нашёл ничего лучше, как спросить:

— Господа, вы не в курсе, там среди трофеев выпить что-нибудь есть? Я бы сейчас даже от самогона не отказался. Они на секунду притихли, а потом начали хохотать, как блаженные. Вроде, я и не сказал ничего смешного, а они радуются, как дети малые. Отходняк, наверное.

Пока они смеялись и веселились, ко мне начали подходить командиры отделений, докладывать о действии их подразделений, рассказывать о трофеях и потерях. Убитых, к счастью, не было. Ранения получили два человека. Мизер для такой победы, а все равно жаль. Не факт, что выживут. У одного была раздроблена кость на ноге, у второго — прострелен бок. Их перевязали, как учили во время учёбы, и подготовили для транспортировки, напоив вином, найденным в переметных сумках.