Утро встретило тяжелой головой и не менее тяжелыми мыслями. Пока пила кофе под хмурым взглядом баб Вали, созрело два решения:

Первое — переступить свою чертову гордость и помириться с Васьком.

Втрое — уволиться с колхоза.

Скажете — как же принципы? Как же справедливость? Нет ее в жизни. Не существует на свете. И как бы я не старалась в своих долбанных иллюзиях ее воссоздать от действительности не убежать. А она такова, что если не хочу остаться одна и у разбитого корыта, то стоит засунуть принципы куда подальше и двигаться со скоростью двигателя внутреннего сгорания, поскольку любые взаимоотношения с Яном Петерманом — это тупиковая ветвь цивилизации.

Нравилось ли мне самой то, что я собиралась делать? Нет. До отвратительной тошноты. Но чувство безысходности давило на подкорку со страшной силой.

— Чего не ешь? — голос баб Вали вывел меня из сонного оцепления.

Я растерянно перевела взгляд на теплые оладушки со сметаной и со вздохом отпила еще глоточек кофе.

— Аппетита нет.

— Ну-ну, — вздохнула бабка и присела рядышком, подперев кулаком голову. — Рассказывай, чем тебя фашист этот проклятый расстроил.

Кратко и без подробностей пересказала ей, как послала Яна в плаванье по реке, как поругалась с Луганским и самое главное, что скоро мы с дедом Сеней станем безработными.

— Да, дела, — покачала головой бабка. — И что делать-то теперь думаешь?

Я пожала плечами.

— Поеду к Васе — мириться. Что же мне еще остается?

— Это правильно, — одобрительно произнесла баб Валя. — Все лучше, чем с этим иродом нерусским. А Вася хоть и грозный да характерный, зато не пьющий и работящий. Ты вот что — иди, принарядись. Да так что б ух! Глазенки из орбит повылазили.

Сказано — сделано. Скрепя зубами и другими жизненно важными органами поплелась собираться, что бы сразить в самое сердце своего вредного директора. Последнее тоскливо кольнуло в груди, и я себе напомнила, что больше он мне ни какой не директор.

Наряд выбирала недолго. Последовала совету старой женщины и напялила на себя нечто из разряда «с вырезом до пупа» и «пояс вместо юбки», нацепила шпильки, завершила образ боевым раскрасом. Придирчиво осмотрела себя со всех сторон и улыбнулась собственному отражению. Ну, что?! Бойтесь мужики! Женька вышла на тропу завоевания.

Глава 14

И снова я оказалась на той самой лавочке, что в парке недалеко от нового Васькова места обитания. Сижу пальцами ног босоножки на носке болтаю. Подставила лицо свежему ветерку и улыбаюсь. Почему улыбаюсь? Так дуракам дай только повод они всю жизнь повеселятся. Вот и я вроде идиотка последняя, но почему-то такая счастливая…

Как вы помните, собралась я вся расфуфыренная как главная фуфырка и помчалась к Луганкому домой дабы растопить лед непонимания и обиды. Кое-как докандыляла на своих ходулях до пятого этажа. Чуть отдышалась и на всякий пожарный достала крохотное зеркальце. Щеки раскраснелись, глаза горят — спасибо лестнице. Красота, да и только. Нервным жестом пригладила чуть растрепавшиеся локоны и решительно постучала, так как звонком Луганский еще обзавестись не успел.

За дверью послышалось неспешное копошение, и раздался звук открываемого замка.

Я почти уже успела нацепить соблазнительную улыбку, как губы сами собой сложились в удивленное «о», едва я узрела нечесаную заспанную девушку в мятой пижаме.

— Э-э-э, — только и смогла выдавить из себя.

Девушка чуть потерла глаза, поморгала и весьма дружелюбно выдала:

— Здрасте.

— З-з-зрасте, — чуть заторможено отозвалась я.