— Разрешаешь? — спросила она, как спросила бы у матери.

— Настаиваю, — ответила дочь.

Зоя Павловна кивнула. Она получила разрешение, а это значит, что теперь могла отнестись к звонку Глеба так, как ей втайне хотелось.

Эпилог

Зима задержалась, и в начале ноября стояла осень. Листья скрутились, но еще не опали, трава зеленела, обманутая неурочным теплом.

Ирина, поддавшись солнцу, легла на дощатое крыльцо. Она чувствовала лопатками и позвоночником жесткость досок. Тепло прогревало тело. Она смотрела на небо, на облака. Они не плыли, а перетекали друг в друга. Как… они с Антоном. На самом деле, после поездки в Австрию ей даже стало страшно — разве так бывает, как у них? Если честно, она сбежала из Москвы, чтобы проверить, не мерещится ли ей то, что происходит.

Она села, привалилась к дверному косяку. Никогда не думала, что можно испытать такой покой, как сейчас.

Она полюбила это место. Пятый дом в ее жизни? И может быть, самый настоящий для нее. Именно здесь она год назад сумела выбраться, как ей казалось, со дна ямы. Здесь жила и копила силы. Накопила.

Ирина встала и спустилась с крыльца. Решила дойти до края собственных владений.

— Ну что ж, — пробормотала она. Не продолжила, потому что не могла определить чувство, охватившее ее. Впервые ей не хотелось бежать. Никуда, ни от кого.

Село давно отступило от ее улицы, оно сосредоточилось в центре, вокруг бывшего сельсовета. Ничего печального в одиночестве дома нет, лишь обособленность, отъединенность. Ей это нравилось.

Как все переменчиво — еще вчера смотрела на первый снег, он падал на мокрую землю. Крупные белые хлопья покрывали все вокруг. Он приносил с собой неторопливость, уверенность. Не надо спешить, все равно будет так, как положено и когда положено.

Падал снег не густой, между хлопьями то возникало пространство из воздуха, он трепетал, то они снова соединялись вместе… Словно в танго. Она улыбнулась, вспоминая, как они с Гердом танцевали «тыквенное» танго.

Она хорошо знала музыку «Кумпарситы» Астора Пьяцоло, мать часто ставила кассету, на которой она записана. Ирина поморщилась. Однажды она увидела лицо матери, когда та слушала эту музыку. В нем было столько боли, что Ирине самой захотелось расплакаться.

Вместе со снегом выпали срочные хозяйственные заботы. Она вышла на крыльцо, а за калиткой из редких штакетин проступила фигура. Мужчина. Она вспомнила, как замерло сердце. Брось, гони дальше, подтолкнула она его. Это не Антон. Она увидела, как большая рука сняла со столбика проволочное кольцо. Сосед. С параллельной улицы. Накликала все-таки партнера для танца, посмеялась над собой Ирина.

— Здорово, Викторовна.

— Привет.

— Дрова нужны?

— Дрова? — удивилась она.

— Зимой-то приедешь? Хозяйка ведь. Не положено избу бросать.

Он не дошел до нее, остановился. Ирина заметила, что деревенские жители не подходят вплотную друг к другу. Это у горожан места мало, и они готовы уткнуться в тебя, когда приходят поговорить.

— Как насчет дров-то?

— Беру, — сказала она. — Спасибо.

— Вот и порешили. — Он потер руки. — Пока лес не запродали. — Подмигнул. — Слух прошел, кто-то цапнуть хочет.

Она пожала плечами. Сейчас все чего-то боятся.

— Замерзли? Как насчет чаю? — спросила она.

— Меня баба заждалась.

— Понятно. Сколько за дрова?

Он сказал, Ирина не торговалась.

— Договорились. Половина сейчас, половина — когда привезете.