Изменить размер шрифта - +
Этой теорией уже давно занимаются машины, но мы все равно ее проходим «чтобы было».

– Хотите кофе? – интересуется секретарь.

– Нет, благодарю, – отвечаю я. – Ферн Ландерстерг у себя?

– Нет. Его пока нет.

Власть опаздывает.

– В таком случае я подожду, – собираюсь уже устроиться на стуле, когда власть входит в приемную и застывает. Точнее, застываем мы оба: этот дракон с ароматом морозной свежести, и я, потому что уже настроилась на «просто спокойно посидеть пять минут».

– Ферна Хэдфенгер, – говорит он, как будто сомневается в том, что у него не галлюцинации.

– Ферн Ландерстерг, – отвечаю я.

Секретарь смотрит на него. Потом на меня.

Первым, разумеется, в себя приходит дракон: широким шагом преодолевая жалкое для него расстояние до двери, распахивает ее и скрывается внутри. Дверь с мягким щелчком закрывается. Потом раскрывается, и меня награждают таким звериным взглядом, что по любой теории (включая теорию вероятностей) мне полагается осыпаться ледяной крошкой, и в таком состоянии просочиться в дверь.

Вопреки этому, в кабинет я прохожу довольно бодрой походкой, и каблучки полусапожек звонко стучат по полу. Правда, стоит мне оказаться в его кабинете, как вокруг ощутимо, градусов так на десять, холодает.

– Соизволите объяснить, что вы делаете здесь в такое время? – произносит он, возвышаясь надо мной и подавляя одним своим ростом.

Вот честно, это нечестно.

– У меня к вам очень важный деловой разговор.

– Важный? – зачем то уточняет этот дракон.

Я киваю.

– Деловой?

– Деловой.

– В таком случае вы должны знать, что о важных деловых разговорах договариваются заранее.

– О том, чтобы объявить кого то своей невестой, тоже заранее договариваются с невестой.

Взгляд Ландерстерга тяжелеет, падает на плечи. Каким образом меня еще не впечатало в пол, не представляю, но глаз не отвожу. За то время, что мы играем в гляделки, я успеваю несколько раз покрыться ледяной корочкой, парочку – воспламениться, вспотеть, замерзнуть и еще десять раз вспомнить маму дракона за то, что она его мама. Когда он, наконец, отворачивается и идет к столу, на ходу сбрасывая пальто, у меня получается выдохнуть. Надеюсь, не очень громко, и я тут же перекрываю свой вздох стуком каблуков.

– Мы с вами будем прекрасной парой, – говорит он, даже не глядя в мою сторону.

– Я так не думаю.

– Зря. Вы мне подходите, Лаура. Вы обладаете достаточной смелостью, чтобы войти в мой кабинет без стука и достаточной рассудительностью, чтобы не противопоставлять свои эмоции тому, что не можете изменить. После того, что я в вас увидел, у меня нет никаких сомнений, что из вас получится прекрасная супруга.

Я открываю рот. Потом закрываю. Если это был комплимент, то не подавился он им исключительно чудом: суше этих слов только булка, хранящаяся в музее «Удивительные вещи» в центре Хайрмарга. Этой булке двести пятьдесят лет, она была законсервирована с помощью особого состава производителем (сейчас у его потомков крутая сеть пекарен) и передавалась из поколения в поколение, пока не попала в музей за большие деньги. Кстати, на тему этого до сих пор идут споры, правда этой булке двести пятьдесят лет, или это пиар ход сети пекарен «Ешь со вкусом».

– О чем задумались, Лаура?

– О булках, – говорю я. – И о маркетинге.

Кажется, это нарушает привычный ход мыслей Ландерстерга, потому что его рука замирает над кнопкой включения ноутбука.

– Крайне последовательно, – произносит он, наконец.

– Вашей последовательности тоже можно только удивляться.

– Что именно показалось вам непоследовательным?

Да он издевается!

– Вчера я сказала о том, что не хочу за вас замуж.

Быстрый переход