- Вот видите! Видите?! - в восторге близком к истерике, прокричала домохозяйка.

- Эй! Да что же это! Эй! - закричал, несколько растерявшись второй "мент", но тут же нашелся, выхватил из кобуры пистолет; неверной, дрожащей рукой навел. - Эй, спускайся!.. Или стреляю! Слышишь ты - или стреляю!

Но в это время на него налетело разом несколько фигур, они повалились на землю; задергались там, забились, словно псы сцепившиеся... Ваня продолжал делать отчаянные рывки - стремительные, беспрерывные, и медленно, но верно, выбиваясь из сил, начиная кашлять, поднимался все выше и выше. Таким образом, он достиг вершин крон самых высоких из окружавших поляну деревьев, тогда, откуда-то снизу заголосили наперебой (кто-то один начал, ну а дальше уж как круги по воде пошли):

- Ну что - видите, видите - разве же это не прекрасно?! Выпустите его, пусть сам увидит...

Кричали те "ученики" Вани, которые были свободны от борьбы, иные, раскрасневшиеся, выпустили "мента" - они так и не смогли выхватить у него пистолет, и теперь он поднялся с этим оружием. Из носа у него шла кровь, вообще, он поднялся с таким злым выражением, что, казалось, ничто не могло привести его в состояние умиления, которое от него ожидали. Он взглянул вверх, увидел своего собрата, который барахтался метрах в пятнадцати над его головою, разразился матерными проклятьями и выстрелил. Ваня услышал пронзительный, короткий свист, и вместе с тем, почувствовал, что стало очень легко - он из всех сил рванулся вверх, еще, еще... Подумалось, что пуля попала ему прямо в сердце, и закончен его земной путь - и это очень легко, как должное принял Ваня, - даже и не узнал, что пуля просвистела и мимо его, и мимо "мента", канула где-то в этом бесконечном небе, но что тот "мент", немало перепуганный, вырвался от него, и упал на эту поляну, сломал себе ногу....

Нет - ничего этого не знал, и знать не хотел Ваня. Он развернулся столь стремительно, как только мог, и помчался навстречу подымающейся над миром, выгибающейся через весь горизонт стены бури. Теперь ветер завывал, из всех сил надрывался - в его ушах теперь слышались беспрерывные удары громов, а чреда их поднималась из глубин тучи...

"Да, да - теперь я все понимаю" - стремительно, отчаянно билось в голове его: "Конечно же, не спроста говорила бабушка, что надобно дар мой держать в тайне. Все было разрушено уже, когда я рассказал об этом Лене. Нет - это не может принести людям счастья - пусть кто-то будет восторжен, у кого-то глаза горят, но слишком много в мире корысти, зла; слишком много такого, от чего очень бы хотелось избавиться, но ведь не удается же!.. Была тайна настоящее святое таинство, а теперь что?! Ты видел эти возбужденные, пылающие лики, ты видел злобу, и так будет всегда. В ком-то наивность детская при виде моих полетов пробуждается, а кто-то зубами скрежещет, да стреляет... Секта.. секта! Так сказала эта домохозяйка! Верно - еще одна секта, правда во главе с живым, воплощенным божком - миллионы ярых сторонников. Новые законы, и библия, выдуманная не мной, но последователями. Фанатический восторг. Непримиримая борьба. Именно так будет, а не какая-то идиллия, годы борьбы. Меня уже не будет, но они будут помнить, все извратят ужасно, под свою корысть подстроят - так уже было в истории человечества не раз - сначала и по водам ходили, и ближнего любили, и на облачках возносились, а потом - и застенки инквизиции, и костры, и просто что-то пошлое, продажное. А чтобы сразу все переродилось, что сразу все так, как они переродились, братьями, сестрами стали... Ах, какие же это прекрасные и несбыточные мечты!.. Да разве же возможно такое?!.. Ах, как же у них лица то сияли, как искренни были, сияющие, молодые, чистые, пред которыми вся жизнь открыта... Ах, вот кабы все люди такими были... Да сколько же предрассудков, сколько же тупости... Ну, теперь то все кончено - возьми меня буря - унеси меня прочь!"

Однако, до бури ему так не суждено было долететь.