— Понятия не имею, — отозвался князь. — Кто-нибудь знает его?

Гости переглянулись, но никто не ответил.

— С вашего позволения, — сказал Паоло Томмази, поднося руку к козырьку, — я знаю, кто это.

— Кто же он, отважный бригадир?

— Паскаль Бруно, монсеньер!

Графиня вскрикнула и лишилась чувств. Этот инцидент положил конец празднеству.

Час спустя князь де Бутера сидел в своем кабинете за письменным столом и приводил в порядок какие-то бумаги, когда к нему вошел торжествующий мажордом.

— В чем дело, Джакомо? — спросил князь.

— Я же говорил вам, монсеньер…

— Что именно?

— Вы только поощряете его своей добротой.

— Кого это?

— Капитана Альтавилла.

— А что он сделал?

— Что сделал, монсеньер? Ваша светлость, конечно, помнит о моем предупреждении. Я не раз говорил, что он кладет себе в карман серебряный прибор.

— Ну а дальше что?

— Прошу прощения! Но вы ответили, монсеньер, что до тех пор, пока он берет лишь свой прибор, возражать против этого не приходится.

— Помню.

— Так вот сегодня, монсеньер, он взял не только свой прибор, но и приборы своих соседей. Мне недостает целых восьми приборов!

— Тогда дело другое, — сказал князь.

Он взял листок бумаги и написал следующие строки:

«Князь Геркулес де Бутера имеет честь довести до сведения капитана Альтавилла, что, не обедая больше у себя дома, он лишен в силу этого непредвиденного обстоятельства удовольствия видеть его за своим столом, а посему просит господина Альтавилла принять скромный подарок, долженствующий хоть немного возместить тот урон, который это решение наносит его привычкам».

— Вот возьмите, — продолжал князь, вручая пятьдесят унций* мажордому, — вы отнесете завтра и письмо, и деньги капитану Альтавилла.

></emphasis>

* 630 франков. (Прим. автора.)

Джакомо, знавший по опыту, что возражать князю бесполезно, поклонился и вышел; князь спокойно продолжал разбирать бумаги; по прошествии десяти минут он услышал какой-то шорох у двери кабинета, поднял голову и увидел человека, похожего на калабрийского крестьянина, который стоял на пороге, держа в одной руке шляпу, а в другой какой-то сверток.

— Кто здесь? — спросил князь.

— Я, монсеньер, — ответил пришедший.

— Кто это «я»?

— Паскаль Бруно.

— Зачем пожаловал?

— Прежде всего, монсеньер, — сказал Паскаль Бруно, подходя к князю и высыпая на его письменный стол содержимое своей шляпы, полной золотых монет, — прежде всего я хочу вернуть вам триста унций, которые вы так любезно дали мне взаймы. Деньги эти пошли на то дело, о котором я вам говорил: сожженный постоялый двор заново отстроен.

— Вижу, ты человек слова. Ей-богу, меня это радует.

Паскаль поклонился.

— Затем, — продолжал он после небольшой паузы, — я хочу вручить вам восемь серебряных приборов с вашими инициалами и гербом. Я нашел их в карманах у некоего капитана. Он, верно, украл их у вас.

— И ты возвращаешь мне покражу?! — воскликнул князь. — Забавно! Ну а что в этом свертке?

— В нем голова презренного человека, который злоупотреблял вашим гостеприимством, — сказал Бруно. — Я принес ее вам в доказательство моей вечной преданности.

С этими словами Паскаль Бруно развязал платок и, взяв за волосы окровавленную голову капитана Альтавилла, положил ее на письменный стол князя.