С этими словами Паскаль Бруно развязал платок и, взяв за волосы окровавленную голову капитана Альтавилла, положил ее на письменный стол князя.

— На кой черт мне такой подарок? Что мне с ним делать? — воскликнул князь.

— Все, что пожелаете, монсеньер, — ответил Паскаль Бруно.

После чего он поклонился и вышел.

Оставшись один, князь де Бутера несколько секунд не спускал глаз с мертвой головы; он сидел, покачиваясь в кресле и насвистывая свой любимый мотив; затем он позвонил, явился мажордом.

— Джакомо, — сказал князь, — вам ни к чему идти завтра утром к капитану Альтавилла. Разорвите мое письмо, возьмите себе пятьдесят унций и отнесите эту падаль на помойку.

Помимо этой предосторожности, относящейся исключительно к способу передвижения, специальному курьеру было поручено принять и другие меры, а именно запасти в указанных городах как можно больше съестных припасов. Эту важную меру мы горячо рекомендуем всем, кто путешествует по Сицилии, где на постоялых дворах буквально нечего есть, и обычно не хозяева кормят постояльцев, а, наоборот, постояльцы кормят хозяев. Вот почему первый и последний совет, который вам дают по прибытии в Мессину и при выезде из этого города — исходной точки большинства поездок по стране, — это запастись провизией, купить кухонные принадлежности и нанять повара; все это обычно увеличивает вашу свиту на двух мулов и одного человека — по простоте сердечной с вас берут за них одну и ту же цену — и повышает ваши расходы на три дуката в день. Иные опытные англичане покупают еще и третьего мула, которого нагружают палаткой, и мы вынуждены признать, несмотря на нашу любовь к этой великолепной стране, что такая предосторожность хотя и не столь необходима, как все остальные, все же весьма разумна, если принять во внимание плачевное состояние постоялых дворов, где наблюдается отсутствие животных, необходимых для удовлетворения насущных нужд постояльца, и в баснословных количествах имеются те из них, которые причиняют ему мучения. Этих последних такое множество, что я встречал путешественников, заболевших от недостатка сна, а первых так мало, что я видел англичан, которые, исчерпав свои запасы съестного, глубокомысленно обсуждали вопрос, не съесть ли им своего повара, ставшего совершенно бесполезным. Вот до чего была доведена в 1804 году от рождества Христова плодородная и золотистая Сицилия, кормившая во времена Августа Римскую империю благодаря тем излишкам, что оставались от ее двенадцати миллионов жителей.

Не знаю, был ли знатоком истории Сицилии тот путешественник, для которого готовился ужин на постоялом дворе делла Кроче, недавно отстроенном благодаря тремстам унциям князя де Бутера и расположенном между Фикаррой и Патти, на дороге, что ведет из Палермо в Мессину, можно сказать лишь одно: он отличался редкой наблюдательностью и превосходно знал современную ему Сицилию. Деятельность трактирщика и его жены, которые под наблюдением приезжего повара жарили рыбу, дичь и домашнюю птицу, показывала, что тот, для кого были пущены в ход сковородки, вертела и духовка, не только не желал лишать себя необходимого, но и не был противником излишества. Он прибыл из Мессины, путешествовал в собственной карете и остановился в этой гостинице, потому что местоположение ему понравилось, и сразу же вынул из своего сундука все, что необходимо подлинному сибариту и заядлому туристу, от простынь до столового серебра, от хлеба до вина. Он велел отвести себе лучшую комнату, зажег благовония в серебряной курильнице и в ожидании ужина лежал на розовом турецком ковре и курил лучший синайский табак в трубке с янтарным чубуком.

Он следил с величайшим вниманием за клубами душистого дыма, который, поднимаясь, сгущался под потолком, когда дверь в комнату отворилась, и на ее пороге остановился трактирщик в сопровождении ливрейного лакея графини де Кастель-Нуово.